Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

Роскошно буддийское лето». Здесь поэт как будто бы снова восхищается московским летом, однако далее показывает свое истинное отношение к нему: «В черной оспе блаженствуют кольца бульваров», — что соотносится с оспой на лице Сталина: «…пасмурный, оспенный / И приниженный гений могил» («Стихи о неизвестном солдате», 1937). Поэтому в «Четвертой прозе» (1930) было сказано, что советские писатели «запроданы рябому чёрту на три поколения вперед».

Теперь обратим внимание на интереснейшее сходство между двумя стихотворениями, написанными с разрывом в один месяц: «Сегодня можно снять декалькомани <…> С хохлатого Кремля» (25 июня 1931; черновик — с. 482) = «Там зрачок профессорский орлиный, — / Египтологи и нумизматы — / Эти птицы сумрачно-хохлатые / С жестким мясом и широкою грудиной» («Канцона», 26 мая 1931).

Характеристика сумрачно отсылает к вышеприведенной цитате из стихотворения 1918 года: «Прославим власти сумрачное бремя, / Ее невыносимый гнет» (а также к описанию Сталина из «Стихов о неизвестном солдате» и «Когда б я уголь взял для высшей похвалы…»: «…пасмурный, оспенный / И приниженный гений могил», «Бегут, играя, хмурые морщинки»). И если у «сумрачно-хохлатых» птиц — «.широкая грудина», то у «кремлевского горца», живущего в «хохлатом Кремле», — «широкая грудь осетина». Отсюда — тождество: «Египет = Кремль». И в таком контексте «зрачок профессорский орлиный» становится синонимом «горящих зрачков» кота, являющегося помощником Кащея, в стихотворении «Оттого все неудачи…» (29 — 30 декабря 1936 года). В зрачках кота — «клад зажмуренной горы», а в «Канцоне» поэт собирается увидеть «вас, банкиров горного ландшафта». Кроме того, банкирам соответствует еще одно описание кота — «купец воды морской». Помимо банкиров, Мандельштам упоминает «вас, держателей могучих акций гнейса» (гнейс — это горная порода). Сравним с описанием большевика в стихотворении «Мир начинался страшен и велик…» (1935): «Привет тебе, скрепителъ дальнозоркий / Трудящихся. Твой каменноугольный / Могучий мозг, гори, гори стране!» (а эпитету «дальнозоркий» соответствуют «леденящие зрачки» кота и «зрачок профессорский орлиный» из «Канцоны»). Как отмечает В. Мусатов: «Образ кота связан прежде всего с мотивом клада из стихотворения о большевике и папоротнике. В фольклоре папоротник — одно из средств овладения кладом, а сам клад обычно охраняется нечистой силой»[2933].

Стихотворение «Оттого все неудачи…» было написано в воронежской ссылке, что косвенно свидетельствует в пользу политического подтекста: «У него в покоях спящих / Кот живет не для игры — / У того в зрачках горящих / Клад зажмуренной горы». А уже в начале следующего года будет сказано: «Глазами Сталина раздвинута гора / И вдаль прищурилась равнина» («Когда б я уголь взял для высшей похвалы…», январь — февраль 1937). Как видим, кот в первом стихотворении наделяется теми же чертами, что и Сталин во втором, а значит, является персонификацией власти.

Если у Мандельштама кот связан с кладом, то в песне Высоцкого «Лукоморья больше нет» (1967) кот «цепь златую снес в Торгсин». При этом он любит загибать': «Как налево — так загнет анекдот», — подобно князю Олегу в «Песне о вещем Олеге» («А вещий Олег свою линию гнул — / Да так, что никто и не пикнул»), царю в частушках «Подходи, народ, смелее…» («Вот царь-батюшка загнул — / Чуть не до смерти пугнул!») и палачу в одноименном стихотворении 1977 года («Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу…»).

Что же касается Кащея: «Там, где огненными щами / Угощается Кащей, / С говорящими камнями / Он на счастье ждет гостей», — то его предшественником является кумир из стихотворения «Внутри горы бездействует кумир…» (10–26 декабря 1936): «Он улыбается своим широким ртом / И начинает жить, когда приходят гости» (с. 496). Перечислим еще некоторые сходства между кумиром и Кащеем: «Внутри горы бездействует кумир» = «Клад зажмуренной горы»; «В покоях бережных, безбрежных и счастливых <.. > Оберегая сна приливы и отливы» = «У него в покоях спящих / Кот живет не для игры»; кумира «индийской радугой кормили», а в зрачках кота — «шароватых искр пиры» (да и в «Фаэтонщике» читаем: «Мы со смертью пировали — / Было страшно, как во сне»; а у кота зрачки — «леденящие»): кроме того, радуга находится в том же семантическом ряду, что и искры, а по форме радуга напоминает полукруг, что опять же соотносится с «шароватыми искрами»). Аналогичным образом Кащей «ждет гостей» в «Сказке о несчастных лесных жителях» (1967) Высоцкого: «А с Кащеем шутки плохи — / Не воротишься отсель» /2; 31/. Но столь же плохи шутки и с кумиром в стихотворении Мандельштама: «И исцеляет он, но убивает легче» (с. 496).

Интересную трактовку стихотворения «Оттого все неудачи…» предложил Леонид Иванов: «В статье “Гуманизм и современность”, написанной в 23-м году, Ман-делыптам еще надеется, верит в скрытую дееспособность “клада”: “Гуманистические ценности только ушли, спрятались, как золотая валюта, как золотой запас, они обеспечивают всё идейное обращение современной Европы и подспудно управляют им тем более властно”.

Но вот “гора” замкнута, “зажмурена” Кащеем, и Кот бдительно охраняет сокровища леденящим “умоляющим” взглядом, не допуская к ним не имеющих пропуска <.. > Вот как описывает Ленина в “Высокой болезни” Пастернак: “Чем мне закончить мой отрывок? / Я помню: говорок его / Пронзил мне искрами загривок / Как шорох молньи шаровой»9. А в глазах у Кащеева кота — «шароватых искр пиры». Еще один фрагмент из описания Пастернаком Ленина: «Он проскользнул неуследимо / Сквозь строй препятствий и подмог, / Как в эту комнату без дыма / Грозы влетающий комок», — отзовется в другом стихотворении Мандельштама: «Прошелестит спелой грозой Ленин» («Если б меня наши враги взяли…», 1937)[2934] [2935] [2936] [2937] [2938].

Если Кащей «щиплет золото гвоздей», а у кота «в зрачках горящих — клад зажмуренной горы», то у Высоцкого «черное золото, белое золото / Сторож седой охраняет — туман» («Сколько чудес за туманами кроется…», 1968), «Вот и эти сады, в коих прорва светящихся яблок. / Но сады сторожат и стреляют без промаха в лоб» («Райские яблоки», 19773*). Причем если у кота, охраняющего клад, — леденящие зрачки, то в «Райских яблоках» таким окажется сам «клад»: «Рву плоды леДяные с дерев».

А процитированный фрагмент статьи «Гуманизм и современность»: «Гуманистические ценности только ушли, спрятались, как золотая валюта», — предвосхищают мысль из стихотворения Высоцкого «Упрямо я стремлюсь ко дну…» (1977): «Спаслось и скрылось в глубине / Всё, что гналось и запрещалось».

Помимо кумира, предшественником Кащея является «кремлевский горец» из эпиграммы 1933 года: «Он