Адамант Хенны - Ник Перумов

Горбун медленно освободил от плена ветхих тряпок завёрнутый в них меч. Не тот, что служил ему повседневным оружием и которым он взял немало вражеских жизней, – а иной, намертво притороченный за спину, чтобы, упаси Вечная Ночь, не лишиться его ненароком. Даже устраиваясь на ночлег, Санделло не расставался с этим клинком.

Давние, очень давние дни видел этот меч, не столь известный, как Кольцо Барахира или Скипетр Гейдара, но во мраке Нан-Элмута Эол Тёмный Эльф выковал его из упавшего с небес крылатого железа, слив в пламени горна с иным своим дивным творением, гэлворном, рукотворным металлом, что не уступал мифрилу. Сын Маэглина тайком унёс клинок из Нан-Элмута, когда бежал оттуда вместе со своей матерью Аредель, сестрой Тургона. Чудесное оружие попало в Гондолин; Туор с Идрил спасли его из развалин пылающего города, а через Эарендила, их сына, клинок попал к Элросу, первому королю Нуменора.

Долго хранилось оружие в королевской сокровищнице, но Элрос, верно, не слишком любил этот меч, сотворённый руками Эола и помнивший предателя Маэглина. Никогда первый владыка Нуменора не опоясывался им; никогда не обнажал в битве. И, словно по молчаливому согласию, все последующие нуменорские короли избегали касаться дивного клинка. Говорят, что в первой войне с Сауроном, в 1701 году Второй Эпохи, великую славу снискал Эрнелдур, тогдашний лорд Андуне, и Тар-Минастир едва ли не с радостью избавился от зловещего сокровища, наградив им полководца. Быть может, всё это не более чем сказки, не лежал никогда этот меч в королевской сокровищнице, а с самого начала покоился у хранителей Западной Гавани Нуменора… Санделло в своё время довелось побывать в книгохранилище взятого харадримами Минас-Тирита и по чистой случайности пощажённого огнём… Король Олмер отправил к гондорской крепости несколько отборных отрядов с одним-единственным приказом – во что бы то ни стало спасти от буйных харадримских вояк древние рукописи, что испокон веку сберегались в Крепости Последней Надежды. Отряды выполнили приказ, библиотека досталась победителям в целости и сохранности, но… Вождю Эарнилу воспользоваться ею было уже не суждено.

С кораблями Элендила Высокого меч Эола попал в Средиземье. И вновь судьба уготовила ему долю узника дворцовых кладовых. На битву короли Гейдара выходили с иными мечами, сберегая драгоценный клинок; венец творения Тёмного Эльфа оставался укрыт за семью замками. Отгремели войны с истерлингами, затем – с умбарскими Корсарами, ещё позже – с харадримами, и наконец, после Войны за Кольцо, мечу Эола суждено было внезапно обрести свободу…

Санделло вздохнул и устало смежил веки. Тонкие длинные пальцы горбуна скользили по тёмному лезвию… старому воину казалось, что он словно наяву видит тот день в столице победоносного Гондора, три века тому назад…

«Веселье и радость царили в Городе. Ненавистный враг пал. Тьма – навсегда повержена, новый, Истинный король вновь объединил под своей царственной дланью Северное и Южное королевства, время страха и безнадёжности кончилось, пришла пора отстраивать разрушенные города и поднимать заброшенные пашни…

Говорят, король Арагорн, Элессар Эльфийский, вместе с прекрасной супругой своей, Арвен Ундомиэль, Вечерней Звездой эльфов, сидели в тронном зале, верша суд. А в те времена, говорят, к Великому королю попасть было совсем нетрудно, не то что в последующие годы! И вот стражники привели к королю некоего юношу, черноволосого и благородного обликом. Не кланяясь, стоял он перед троном Владык, дерзко взирая на Элессара.

– Что привело тебя сюда, о юноша? – с такими словами, говорят, обратился Арагорн к пришельцу. – Лицо твоё странным образом знакомо мне…

Усмехнулся юноша и молча показал Великому королю две половинки разрубленного рога, что был оправлен в серебро.

– Рог… рог Боромира? – вскричал Арагорн, и даже пресветлая Арвен с изумлением взглянула на гостя. – Откуда он у тебя?

– Приглядись повнимательнее, правитель, и ты тоже, правительница! – сурово ответил юноша.

Сдвинул грозно брови Великий король, ибо дерзким казалось ему поведение гостя; но Арвен Ундомиэль подняла на него глаза, и кроткий её взгляд смягчил сердце Элессара.

– Он сын Боромира, сына Дэнетора, последнего наместника Гондора, – промолвила Арвен, ибо умела, как и все Перворождённые, читать в человеческих сердцах. – И в душе этого юноши гнев на тебя, мой король. Не отвечай ему тем же, прошу тебя. Будь с ним ласков, и тогда… тогда грозная тень, которую провижу я, минует нашу страну…

Тихим голосом произнесла всё это владычица Арвен, и не знал гость, о чём идёт речь между повелителями; и необузданный нрав, унаследованный от отца, заставил юношу отверзнуть уста:

– О чём шепчетесь, вы, обманом захватившие престол моего отца? О чём шепчетесь, вы, не помешавшие моему деду погибнуть ужасной, мучительной смертью на костре? О чём шепчетесь, вы, из небытия явившиеся в этот город, который предки мои блюли поколение за поколением?..

И ещё много иных слов произнёс сын Боромира, гневных и неразумных, обвиняя Великого короля в захвате власти. Молча внимал ему Арагорн.

– Почему погиб мой отец – погиб от руки жалких орков, в то время как все остальные живёхоньки? И почему ты не оказал ему помощь, когда он звал тебя? Ведомо мне, ты хотел его смерти! Потому что по древнему праву должен был он, отец мой, Боромир, сын Дэнетора, править Минас-Тиритом, а не ты, посаженный на престол этим бродягой в серых лохмотьях!

Сильно разгневался правитель Арагорн, но владычица Арвен взглядом всякий раз сдерживала его. И, не став возражать гостю, так молвил король Элессар:

– Скорбь помутила твой разум, юноша. Боромир был доблестным воином и погиб тоже доблестно. Да падёт на меня проклятие Валаров, если хоть словом или даже мыслью оскорблю я его память! Приходи ко мне снова через семь дней, когда рассудок твой возобладает над чувствами.

– Ага! – воскликнул гость, так и не назвавший королю своего имени. – Ты боишься спорить со мной! Значит, всё, что я говорил, – правда! Ты боишься осквернить уста ложью здесь, в священном зале Гондора!

– Нет, воистину горе слишком сказалось на тебе, – покачал головой правитель Арагорн. – Завтра ты устыдишься сказанного, я не сомневаюсь. Ты противоречишь сам себе. Если я такой ужасный лиходей, каким ты изобразил, едва ли для меня что-то значила бы святость какого-то там зала. Я не спорю с тобой не потому, что мне нечего сказать, но потому, что слушать ты сейчас всё равно ничего не будешь. Ты пришёл сюда бросить мне в лицо гневные слова, ты пришёл в надежде, что я отвечу тебе гневом, – но ты ошибся. Можешь уйти невозбранно, а через семь дней, как я и сказал, – возвращайся! Я очень хотел бы помочь тебе…