Молот Пограничья - Валерий Пылаев

человек пять. Денег не жалейте, берите толковых, чтобы потом не переделывать. Провода купите — метров триста, не меньше. Ну и инструмент, какой нужен…

— Ваше сиятельство, — осторожно протянул Жихарь, шагая следом. — А дружина как? Не дай Матерь зубовские в гости пожалуют, а у нас даже патронов нету — по двадцать штук на брата. Да и в дозор идти некому, заимка какой день пустая стоит.

— Слушай дальше. И не перебивай, пока говорю. — Я строго погрозил пальцем. — На заимку Седого с сыновьями отправь, они к Тайге привычные. Пусть поглядят, чего там и как вокруг. Заодно грузовик на обратном пути пригонят — не дело ему в лесу ржаветь… Патроны в Тосне купишь, Полина Даниловна денег даст. — Я оглянулся на сестру, которая как раз поднималась на крыльцо господского дома. И, подумав, добавил: — Завтра. И возьми тогда заодно формы. По два комплекта на каждого, чтобы не занашивать, и еще запасных штуки три. И ботинок.

— Ух-х-х! — радостно выдохнул Жихарь. И тут же сник. — Только это… дорого, ваше сиятельство.

— Дорого, — кивнул я. — Но надо. Во-первых, людям ходить не в чем. А во-вторых — пусть все видят, что в Гром-камне дружина, а не абы кто. Так что выполняй.

— Есть — выполнять, ваше сиятельство. — Жихарь вытянулся по струнке. — Может, мне кресбулата еще прихватить? Раз уж все равно в Тосну ехать. Сдал бы хоть часть, там рублей на пятьсот один мешок потянет запросто.

— Рано, — отрезал я. — Детали приметные, если вляпаешься с зубовскими — ткнут ножом, и все дела. И так тебя отпускать страшно.

— Еще как страшно, ваше сиятельство. — тоскливо согласился Жихарь. — В Орешке у приказа я уж с жизнью попрощался. Думал — сейчас начнется…

— Ну, значит, повезло, — усмехнулся я. — Давай, иди Боровика ищи. А я пока в кузню.

Я нисколько не кривил душой, говоря о чересчур приметных деталях, но это была лишь часть правды. Вторую Жихарю знать пока не полагалось, а на трофейный кресбулат из зубовского грузовика у меня имелись отдельные планы.

Которые я с радостью осуществил бы и пораньше, еще после охоты на Паука — только никак не находил времени. Однако с того самого дня, как в горне кузницы горело первородное пламя, а жив-камень алтаря в подземелье подпитывался от кольцевого контура, я хотел проверить, справится ли моя магическая схема с металлом Древних.

И раз уж его сиятельство Николай Платонович не спешил с очередными пакостями, а до назначенной градоначальником Орешка даты судебного заседания оставалась еще неделя, пару часов я вполне мог посвятить и удовлетворению собственного любопытства.

Кивнув скрытому под брезентом Святогору, я прошел за дверь. Кузница встретила меня теплом и едва слышным потрескиванием огня в горне. Первородное пламя, конечно же, не погасло — просто перешло в энергосберегающий режим, превратившись в крохотную искорку на почти остывшей золе.

Но стоило мне потянуться к нему Основой, подливая маны — тут же разгорелось, озаряя кирпичные стенки ярким светом. Подумав, я на всякий случай добавил парочку принесенных Жихарем поленьев, чтобы сделать заодно и углей. Сам по себе огонь не нуждался в физическом топливе, однако дерево помогало хоть как-то распределить температуру по горну.

Да и выглядело, пожалуй, привычнее.

Уже через пару минут в кузне стало так тепло, что я открыл сначала оконце, а потом и дверь на стене, которая выходила к обрыву над Невой. Ветхие петли не просто скрипнули, а завизжали так, будто к ним не прикасались еще со времен прадедушки Олега Михайловича. Но все-таки поддались, и через мгновение мне в лицо подул прохладный ветерок.

Вернувшись к верстаку, я подхватил оттуда заранее заготовленный кусок брони из кресбулата и, примерившись, закинул в горн. Первородное пламя сердито брызнуло искрами, и я чуть ли не телом почувствовал, как напрягся магический контур. Стихия хлебнула маны отовсюду, куда смогла дотянуться, и принялась вгрызаться в металл. Но тот не спешил поддаваться. Прошло несколько минут, а кресбулат все так же лежал среди углей, только лишь сменив цвет. Сначала покрылся копотью, и потом порозовел, сливаясь с раскаленным нутром горна.

Ждать быстро надоело, и я взялся за кузнечные меха. Первородное пламя — воплощение чистой энергии — не нуждалось в кислороде, однако углям он точно не помешал. Через несколько мгновений огонь сердито загудел, из горна полетели искры. Уже не алые, а почти белого цвета — температура росла.

Бросив рукоятки мехов, я схватил с верстака щипцы, подцепил кресбулат и переложил на наковальню. Кусок опустился со звоном, но уже не таким, как раньше. Обычную сталь первородное пламя сумело бы не только расплавить, но и сжечь, но металл Древних все еще держал форму.

Но когда я взялся за молот — все-таки уступил. Инструмент кузнеца мало напоминал мое прежнее оружие — изрядно уступал размерами и весом — однако и с ним я умел работать немногим хуже. Когда всю свою жизнь сражаешься всякими острыми и тяжелыми железками — понемногу учишься и ковать. Раньше к моим услугам были самые совершенные приспособления и приборы, когда-либо изобретенные человечеством, однако я все равно предпочитал пламя и собственные мускулы.

И справлялся неплохо — как и сейчас. Кресбулат сопротивлялся, сыпал искрами, но все же с каждым ударом молота менял форму. Вытягивался, сплющивался, понемногу приобретая тонкую кромку. Под аккомпанемент глухого лязга бывший кусок брони автоматона превращался в лезвие.

— Кузнец из тебя не очень.

От неожиданности я дернулся и едва не запустил молотом в маленькую фигурку, застывшую в дверях. Катя стояла прямо у входа — и, похоже, стояла уже давно. На ее личике, как и всегда, застыло недовольное и чуть сердитое выражение, однако теперь в глазах было что-то еще.

Любопытство. Младшая сестренка была последней, кого я ожидал увидеть в кузне, однако происходящее на наковальне ее почему-то явно заинтересовало. Впрочем, ненадолго: заметив мое удивление, Катя тут же отвела взгляд и принялась усердно разглядывать что-то на потолке.

— К тебе гости, — проговорила она, всем видом показывая, что ни видеть меня, ни уж тем более быть чьей-то посыльной ей ничуть не хотелось. — Важные.

Спросить я ничего не успел — Катя тут же испарилась, и мне пришлось отложить молот и выйти наружу, на ходу вытирая со лба пот рукавом рубахи. И заодно мучая себя догадками, кто же такой мог пожаловать в Гром-камень, что ее сиятельство