Посвященная. Как я стала ведьмой - Аманда Йейтс Гарсиа

не оправилась окончательно после разводов, и ее мучил отрывистый и сухой кашель. Когда она спала, в одной из стен произошло короткое замыкание и начался пожар, от которого ей с трудом удалось спастись. После того как прибыли пожарные, обрызгав весь дом какой-то зеленой химией, она была слишком уставшей и в такой глубокой депрессии, что у нее не нашлось сил для уборки дома. Я приехала спустя несколько месяцев и обнаружила ее сидящей в зеленом химическом бассейне, желающей только одного – сбежать с этого острова кириархии. Всякий раз, как она кашляла, мне казалось, она вонзала мне в руку стрелу – настолько оказалось больно было это слышать. Я хотела, чтобы она заботилась о себе, но она отказывалась. Создавалось впечатление, что ей было все равно.

Ведьмы должны постоянно практиковаться в своем искусстве, даже если мы заняты, даже если подавлены. Когда ведьмы перестают практиковаться, они чахнут. Моя мать выглядела бледной и отекшей. Ее ведьмовская практика к тому времени приобрела скорее концептуальный характер. Она по-прежнему думала о Богине, читая книги типа «Древние зеркала женственности» Мерлин Стоун, но больше не пекла праздничный хлеб с кардамоном и не выполняла каждый месяц церемонии полнолуния со своей лунной группой.

Ее лучшая подруга и женщина из этой группы, Джинни, жила в трейлере напротив, через дорогу, но она тоже была слишком занята, работая постоянно на трех работах и обеспечивая двух требовательных сыновей. И она, и моя мать – обе слишком измучились, чтобы делать что-то еще, и могли лишь сидеть вместе на диване, сочувствуя друг другу.

Во время моего детства они вместе планировали ритуалы – моя мать их проводила, а Джинни организовывала. Они совершали церемониальные обряды в общественных парках и у изголовий умирающих друзей. Они читали друг другу предсказания по картам Таро и потягивали вино из красных стеклянных бокалов, дарили друг другу на день рождения небольшие фигурки богинь: улыбающуюся зеленую Гайю[112], наполненную внутри землей; доисторическую богиню из песчаника, толстую и развалившуюся в полулежащей позе, с рукой на бедре. «Да, да, да!» – радостно взвизгивали они, разворачивая подарки и расставляя их на своих алтарях.

У трейлера в Элвуде было застекленное крыльцо с обратной стороны, которое мы называли «солнечной комнатой». Солнечная комната Ночи. Она была напичкана до отказа ящиками с рождественскими гирляндами и тестами по правописанию, порванными сумками, набитыми тряпками, которые нужно было раздать. Коробками с моими вещами, старыми письмами и блокнотами, которые я попросила маму подержать у себя, пока жила в Лондоне, и коробками с записями для ее собственной книги о падении матриархата, которую она забросила много лет назад. Она многое хранила в этой комнате. Блендер, которому было уже больше тридцати лет – она получила его в качестве подарка на свадьбу, когда вышла замуж за моего отца. Он сломался во время первого же использования. Она таскала его с собой десятилетиями. Она жила с мыслью о том, что однажды каким-то образом его починит. Она находила комфорт и успокоение в размышлениях о том, что если она достаточно долго будет хранить эти сломанные вещи, то в один прекрасный момент, с помощью какой-то магии, она найдет способ починить их.

И хотя эта Солнечная комната Ночи действительно пропускала внутрь немного света, она всегда угнетала меня. В самом центре комнаты, зажатая между всеми этими коробками, стояла ванна. Пит, не знаю почему, настоял на том, чтобы она была у моей мамы. Ванна не использовалась и была наполнена болотной зеленой слизью, которая мгновенно брызнула мне в рот, когда я попыталась ее оттуда выкачать. Мама испытывала ко мне признательность за мое горячее желание бороться с этой скользкой гидрой – она хотела избавиться от ванны еще с того момента, когда они с Питом расстались. Но то оказалась единственная часть того мрачного, сатурновского балласта[113], хранившегося в комнате, к которой она разрешила мне прикоснуться. Моя реновация зашла слишком далеко, когда я выкинула ее травяные сборы, пока она была на работе.

В мои детские годы у мамы была маленькая комнатка, которую она называла своей «аптекой», наполненная стеклянными бутылочками с травами, порошками и настойками, – собранными и сделанными вручную. Она использовала их, чтобы изготавливать лечебные чаи и припарки. Она записывала в свою Книгу Теней, книгу, в которой ведьмы хранят заклинания, все целебные свойства растений: масло гвоздики облегчало зубную боль, дамиана была достаточно сладкой для восстанавливающих ванн и любовных заклинаний, белладонну можно использовать в качестве обезболивающего, но с величайшей предосторожностью: слишком много – и «ночная тень» превратится в яд. Но к тому времени, как мать дошла до своего трейлерного периода, ее аптека превратилась в Солнечную комнату Ночи и перестала быть востребованной. Аптечная ромашка превратилась в пыль, покрыв дно банки, словно застарелая горчица, валерьяна покрылась серой пушистой плесенью. С моей точки зрения, всякий раз, как мама проходила мимо этих мумифицированных медицинских останков, она укоряла себя за то, что она делала недостаточно, и за все, что она потеряла. Я воспринимала умершие лекарства как опасную форму кровопускания: пиявок, сосущих из нее уверенность, еще одно подтверждение тому, что она так и не стала той женщиной, которой хотела быть. Но, когда я выкинула это все, она пришла в ярость.

Словно, выбросив эти травы, я выкинула последний ее шанс на то, чтобы она возродила свое ведьмовство. Я понимала это, но не могла согласиться. Травы были старыми, в пыли, они были бесполезны. Когда тебе приходит карта Смерти в Таро, лучшая вещь, которую ты можешь сделать, – покончить со всем тем, за что ты держишься в этой жизни. Если ты не отпустишь это – оно медленно высосет из тебя всю энергию.

Возрождение будет невозможным. Моя мать сама научила меня этому. Но вместо того, чтобы видеть мое вторжение как помощь, она воспринимала его как насилие. Травы были продолжением ее тела, их корни уходили глубоко в ее землю, ее историю. Выбросить их без ее на то разрешения значило разрушить часть ее, нарушить ее границы. И все же я считала, что защищаю ее. Забавно, как защита и насилие часто могут быть двумя разными словами для обозначения одного и того же действия.

Сатурн – это планета границ. Сейчас во время своих ведьмовских встреч с клиентами я часто говорю им, что границы Сатурна – это словно стены твоего дома. Без этих стен дом будет бессмысленным. Нам нужны границы, нам нужно упорядочивание и защита. Сатурн заработал плохую репутацию и дурную славу. Но когда-то он был богом урожая. Его праздник, Сатурналия, торжественно знаменовал собой приход зимы посредством даров осени, выложенных в роге изобилия