Посвященная. Как я стала ведьмой - Аманда Йейтс Гарсиа

сообщение с вопросом, не будет ли он выступать в то время, пока я нахожусь в Джорджии. Его ответ пришел мгновенно. Концертов не будет, но если я появлюсь в городе, то мы могли бы встретиться где-нибудь и вместе выпить.

Нашим местом свидания оказался бар. Музыкант был в розовой кепке, низко надвинутой на лицо. Переживая, что его кто-нибудь мог увидеть, он предпочел сесть в глубине помещения. Его бывшая девушка буйствовала после их расставания. Вскоре мы попали к нему домой. Маленькая ферма с домиком возле дороги в никуда, поглощенная соснами и кудзу, с золотистыми коровами, мычавшими в полях неподалеку. По пути туда он волновался, что не вполне стабилен эмоционально. Он оставил «бывшую» в преисподней. Он любил ее, но перед ним расстилался целый большой сияющий мир, который он должен исследовать. «Я иногда такой урод», – заявил он чарующе.

В гостиной он включил цветные фонарики, обвивавшие голую куклу с механическими голубыми глазами, которые моргали. Поперек ее живота черными чернилами был написал какой-то номер телефона. Я подозревала, что если исследовать дом более тщательно, то удастся найти много подобных номеров. Барабанная установка, старый диван, графическое изображение крылатого льва Абраксаса (бога, который благословил пару, изображенную на карте Влюбленных в Таро) было приклеено скотчем к стене над двумя стоящими рядом фортепиано. На кухне – прикрепленная магнитом записка от руки: «Холодильник выключен. Включи».

Мы сели рядом на лавочку для пианистов, моя голова склонилась на его плечо, а его пальцы медленно, грустно перебирали клавиши цвета слоновой кости.

– Сыграй мне одну из своих песен, – попросила я и назвала свою любимую.

– Тебе она нравится, да? – он улыбнулся. Он обожал аплодисменты – Лев в Восходящем Льве.

Я кивнула. Песня была панихидой, возникавшей из пруда памяти, капающая влагой жалобности, окруженная светлячками и с запахом потерянного детства.

– Особенно припев, когда ты произносишь Please, I’ve waited[124] снова и снова, – ответила я ему.

– Ну ладно, поехали, – сказал он.

Его голос дрожал и срывался, когда он пел. Я ощущала от него запах соли и пива, грусти, поэзии, и я прикоснулась пальцами к его темному от загара запястью. Когда он закончил петь, то повернулся ко мне, запустил руку мне в волосы; у меня сбилось дыхание, а он сказал прямо перед тем, как поцеловать меня: «Мы можем безумно любить друг друга, если это только на сегодня?» И я ответила «да», вложив в него все, что у меня было. Да, тысячу раз да. Хотя я и знала, что той ночи будет для меня совсем недостаточно.

Всецело творение своей окружающей среды, он возник на жалких фермах Алабамы, где всякий мог наставить на тебя охотничье ружье, если ты станешь у него на пути. Он был сельской проповедью, воспетой звездами в поле, он был совами, величественными и свирепыми, сидящими в клетке местного зоопарка, он был подростком, упражняющимся в игре на акустической гитаре, чтобы заглушить ярость в голосе своего отца, когда тот кричал на мать за то, что она не размешала сахар в кофе, он был днями, которые туристы проводили с голым торсом, лениво плавая на своих «таблетках» по реке, и гаражными записями местных накачанных кокаином небритых полуночников, волочившихся за каждой юбкой. В детстве у него была книжка про ягнят, он ее очень любил и читал снова и снова. Однажды его родители вошли в комнату и увидели, как он читает и плачет. Когда они спросили его, почему он плачет, он ответил: «Потому что ягнята такие красивые». Родители забрали книжку, сказав, что никакой нормальный мальчик не стал бы из-за этого так реветь. Он рассказал мне, как в седьмом классе его учитель английского влюбилась в него, потому что у него были глаза поэта. Она оказалась права. У него все было как у поэта. Голос поэта, ранимость поэта, его способность распознавать красоту, его любовь к вину, женщинам и песням. Если можно считать вином пиво и аддералл[125]. Я вернулась в Калифорнию с зависимостью. Но планета Сатурн предпочитает трезвость. Энергия Сатурна медленна и методична. Настоящая сатурнианская работа зачастую лишена очарования и требует трудолюбия и усидчивости. То, или те, кто опьяняют, только отвлекают.

Моя мать тоже была влюблена, когда я вернулась домой. Уилл, друг семьи, который часто приходил к нам домой со своей женой, когда я была ребенком, начал бракоразводный процесс. Будучи маленькой, я помню, как моя мама говорила, что Уилл – единственный мужчина из всех, кому она могла доверять. Я всегда знала, что они очень нравились друг другу, но их отношения никогда не казались неуместными, никогда не переходили границы дружбы. А затем его жена завела любовника. В детстве я любила его жену. Она работала с моей матерью в Херст-Касл гидом-экскурсоводом, у нее были длинные, до пояса, волосы, она пела оперу и казалась в действительности созданием, вышедшим из оперы: стройная, похожая на фею, готовившая сложные французские блюда и позволявшая мне играть, наряжаясь в ее шелковые комнатные тапочки и кружевные пеньюары. В конце концов ей начало казаться, что Уилл, новый поклонник моей матери, был недостаточно утонченным для нее. Ему нравились модели поездов и книги о Второй мировой войне, а еще он любил фильмы категории «Б»[126] 1950-х годов с плохими спецэффектами. Бывшая жена Уилла влюбилась в заведующего одним из музеев Смитсоновского института. Но затем, после подачи на развод, после того, как Уилл, с разбитым сердцем, спросил у моей матери, есть ли у нее желание поехать вместе с ним на ярмарку в округе, его бывшая жена оказалась больна раком. Уилл поспешил проявить о ней заботу. Мы с мамой переживали, что ей достаточно поманить пальцем, и он вернется обратно к ней. Но в целом моя мать была счастлива. Она говорила с ним о его увлечении моделями поездов целыми днями, если он того хотел. Она распустила волосы и снова начала носить свои ожерелья. По утрам она просыпалась и вместо получения дозы адреналина с сайта «Демократического подполья» включала на видеоплеере запись своей «Тренировки богини» и выполняла танец живота, покачивая бедрами, позвякивая монетками на шарфе, завязанном вокруг талии.

Однажды, когда они вернулись со свидания, проведенного на выставке моделей поездов, я спросила, как все прошло.

– Чудесно. Просто отлично, – вся сияющая и счастливая, с розовыми, как леденец, щеками, ответила она.

– Может быть, ты влюбишься и будешь жить более счастливо после этого, – заметила я, но прозвучало все так, словно я не желала, чтобы это случилось.

Я в этот момент распихивала коробки по шкафам и с грохотом швыряла тарелки с едой на стол. Мама подошла и дотронулась до моей