Посвященная. Как я стала ведьмой - Аманда Йейтс Гарсиа

сочиняю любовные письма музыканту. А вместо того, чтобы назвать его данным ему именем, я адресовала эти письма Орфею, женщинам, которых он покинул в преисподней, вакханкам, которые подкатывали к нему на его выступлениях, желая получить хотя бы частичку него. Мне следовало бы быть более осторожной, давая имя. По мифам, Орфей покидает свою настоящую любовь в затруднительном положении в преисподней, а остальные женщины в его жизни приходят в такую ярость, что разрывают его на куски, оставив лишь его голову петь в пещере, в кипящем котле козьего молока.

Пока мама ходила на вечерние свидания, я, намазываясь розовым эфирным маслом и чувствуя головокружение от настойки валерианы, вгоняла себя в транс, взывая к духу Орфея в освещенной огоньками свеч комнате, визуализируя сигилы, прочерченные голубым пламенем на полу. Во время этих сеансов я получала видения от Афродиты и описывала их в письмах, которые затем посылала ему, пухлых от цветочных лепестков и вымоченных в феромонах магии секса. Вскоре его ответы перешли от слегка отчужденных и небрежных к жарким и поэтичным, где он сравнивал меня с длинноногой, большеглазой ланью. После следующей пары месяцев любовных заклинаний, писем и телефонных звонков он позвал меня с собой в концертный тур. Миссия выполнена. До свидания, сценарий. До свидания, новелла. Я пообещала себе, что буду дописывать их в дороге.

Во время тура мы с Орфеем были так влюблены друг в друга. По вечерам он выступал в Балтиморе, в Бостоне, в округе Колумбия. Днем мы ходили по музеям, разглядывая страшных волков, мамонтов, саблезубых тигров и прочих тварей, давно исчезнувших с лица земли. Я улыбалась мужчине рядом с нами, который брал свою дочку на руки, чтобы показать ей животных, застывших в живописных сценах, словно в янтаре. Внезапно Орфей расстроился и направился в сад скульптур. Я не могла его разговорить.

– Что случилось? Что такое? – спрашивала я у него, но он в ответ только тряс головой. В конечном счете, он ответил почти с испугом:

– Я так влюблен, я не знаю, что со мной происходит. – Он взглянул на меня снизу вверх. – Я не знаю, создан ли я для любви. Любовь поднимает во мне мелочные эмоции. Ревность. Меланхолию.

Но вскоре его буря эмоций улеглась, и мы вернулись обратно на дорогу, путешествуя по Пенсильвании, Огайо, Иллинойсу, не в силах перестать прикасаться друг к другу, не в состоянии расстаться друг с другом даже на несколько минут, занимаясь сексом в кабинках туалетов, подсобках для актеров, на заднем сиденье минивэна. А затем он поднимался на сцену и пел, в глубоких гротах клубов, набитых людьми, или в крошечных захолустных ресторанчиках вдоль дороги, женщины замирали в предобморочном состоянии, слушая его и хлопая ресницами. И каждый вечер мне казалось, словно он пел только для меня. Если мы находились в разных концах комнаты или даже в противоположных концах вселенной, молекулы наших тел были связаны; если двигался он – двигалась и я.

Вместе с этим все было убогим и несшим разочарование. Орфей предупреждал меня, что концертный тур лишен комфорта, и он был прав. Редко когда нам удавалось поспать в номере отеля. Вместо этого мы ночевали в квартирах каких-то вышибал, на полу, покрытом кошачьей шерстью, зачастую без одеял и подушек, вынужденные напиваться до беспамятства, чтобы заснуть и не слышать храпа соседей и воя сирен на улице, не чувствовать, как тянет сквозняком из коридоров. Изо дня в день горы мусора в минивэне росли: обертки, пот ребят, влажные куртки и носки. Когда мы заехали на заправку, я стояла, глядя внутрь через открытую дверь машины: кит со вспоротым брюхом, из внутренностей которого вываливались тонны пластиковых отходов. Я не хотела верить в то, что мне придется забираться обратно.

Некоторые из членов его группы возмущались моим присутствием и местом, которое я занимала, хотя я старалась делать все, что могла: оплачивала иногда аренду номера в отеле, платила за завтрак, пыталась быть в целом любезной и дружелюбной. Я занимала драгоценное свободное место в минивэне, который постоянно ломался. Тогда у него не было гастрольного автобуса, который есть сейчас. И, как и его маленький грустный минивэн, сам Орфей тоже оказался на грани того, чтобы полностью сломаться.

В то время как Орфей сосредотачивался на получении поклонения и обожания, я проводила большую часть времени, ожидая, пока он освободится, чтобы побыть со мной. Я намеревалась писать во время тура, но в забитом минивэне и галдящих барах это оказалось невозможным. Гастроли были короткими, и, когда Орфей пригласил меня покинуть Охай и переехать к нему в Нью-Йорк, я ожидала, что все изменится.

Мы заселились в старинный особняк из бурого камня на Бед-Стью в Бруклине, полный таких же подающих надежды музыкантов. Эти музыканты всегда работали. Они приходили, роняли свои сумки и начинали играть на гитаре, прежде чем успевали примостить на диван свои задницы. Орфей сидел в нашей комнате, загипнотизированный священной геометрией Pro Tools[128]. Он поставил свою барабанную установку в центре нашей комнаты, с электрогитарами, и тамбуринами, и с кабелями, присосавшимися к стенам. Кровать была сдвинута к стене под странным углом. Мне отчаянно хотелось все переставить. Он пригласил меня сюда, в этот дом, но этот дом не был моим. В комнате не оставалось места для письменного стола. Во всем доме не нашлось ни единого укромного уголка, где я могла бы уединенно писать в стороне от всего этого инди-рок-оркестра.

Чтобы свести концы с концами, в Нью-Йорке я постоянно работала – сначала в книжном издательстве художественной литературы, затем в ресторане, специализировавшемся на подаче причудливых коктейлей. В один из таких обыденных дней я вернулась домой и обнаружила там ребят из группы, которые толклись в нашей комнате. Вокруг было разбросано оборудование звукозаписи, парни лениво слонялись, усатые, одетые в джинсы и футболки, слушая свои записанные треки. Задумчивое пианино, труба, звучащая где-то поодаль.

– Эта труба играет там словно раненная в задницу. Даже не знаю, нужна ли она нам здесь, – сказал Орфей.

Они и не подумали обернуться, когда я вошла.

Когда парни ушли, он потащил меня на кровать заниматься сексом. Орфей хотел заниматься им часами, за исключением тех моментов, когда погружался в музыку. Когда я сказала, что существуют вещи, которые я хотела бы делать в своей жизни, помимо слушать, как он репетирует, или заниматься все время с ним сексом, он сказал:

– Мы не занимаемся сексом все время.

– Нет, занимаемся, – ответила я. – Мы это делаем по пять раз в день.

– Пять раз в день – это немного, – заявил он, все сильнее притягивая меня к себе.

В один из вечеров он играл