Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А конструкция «чист перед богом» будет реализована в предсмертном стихотворении «И снизу лед, и сверху…» (1980): «Я чист и прост, хоть я не от сохи. <…> Мне есть, что спеть, представ перед всевышним…»277. Да и в целом мотив чистоты был подробно разобран при анализе «Притчи о Правде» (с. 475).
12) «Вдруг взял да умер он всерьез».
И этот оборот Высоцкий часто применяет к самому себе: «И с меня, когда взял я да умер, / Живо маску посмертную сняли» («Памятник»), «.Ну всё — решил: попью чайку да и помру» («Жизнь оборвет мою водитель-ротозей…»), «То ли взять да помереть / От туберкулезу» («То ли — в избу и запеть…»), «Все равно я сегодня возьму да помру / На Центральной спортивной арене»[2859] [2860] [2861] («Не заманишь меня на эстрадный концерт…»). Этот же оборот встречается в начальной редакции «Дня без единой смерти»: «Но прост диагноз — рви не рви! — / Он взял да умер от любви / На взлете и на самой верхней ноте» /4; 475/. А если учесть, что лирический герой Высоцкого часто погибает на взлете (как, например, в «Прерванном полете», в «Балладе о двух погибших лебедях» и в стихотворении «В стае диких гусей был второй…»), то становится очевидной автобиографичность этого персонажа. Кстати, жесткая регламентированность советской жизни в «Дне без единой смерти» (когда даже смерть находилась под контролем властей) имеет своим источником «Песенку ни про что, или Что случилось в Африке», где речь тоже шла о любви: «Как-то вдруг вне графика / Случилося несчастье. <…> В общем, так: один Жираф / Влюбился в Антилопу». Об автобиографичности образа Жирафа мы говорили неоднократно (песня была написана в разгар романа Высоцкого и Влади). Поэтому совпадает описание любовной ситуации: «Случилося несчастье <..> Влюбился в Антилопу» = «Он взял да умер от любви».
А после гибели Шукшина в октябре 1974 года Высоцкий сказал: «Вот Шукшин умер, и меня осталось очень мало»219, — что напоминает некоторые поэтические строки: «Огромный торт, утыканный свечами, / Засох от горя, да и я иссяк» («Песенка плагиатора»), «Впрочем, я — о гусях: / Гусь истек и иссяк — / Тот, который сбивал весь косяк» («В стае диких гусей был второй…»).
***
Теперь обратимся к другим произведениям, имеющим отношение к теме позитивного двойничества.
Как известно, сам поэт любил «качать права»: «Пока некогда, поехал к Никите Сергеевичу права качать!”», — сказал он в 1968 году коллекционеру Геннадию Внуко-ву280. Поэтому его лирическому герою начальник лагеря заметит: «Права со мной качаете, / А вас еще не брили» («Вот я вошел и дверь прикрыл…», 1970). Да и сам герой признаётся в песне «Ошибка вышла» (1976): «Он дока, но и я не прост — / Давай права качать…» /5; 392/. И то же самое Высоцкий посоветует своим друзьям — братьям Вайнерам: «Так идите вы в ВААП — права качайте!» («Сколько книг у вас, отвечайте…», 1980).
В черновиках другого посвящения Вайнерам — «Я не спел вам в кино, хоть хотел…» (1980) — автор, обращаясь к брату Аркадия Вайнера, Георгию, сетует: «Так о чем же я бишь или вишь? / Вот поди ж ты, не вспомню — стареем!» (АР-4-78). И эта же мысль тремя годами ранее приписывалась «брату»: «Стареем, брат, ты говоришь. / Вон кончен он, недлинный / Старинный рейс Москва — Париж, — / Теперь уже старинный» (АР-3-42). А через некоторое время выделенные слова повторяет уже сам поэт: «Стареем, брат, а старикам / Здоровье кто утроит?» (АР-3-42).
В песнях «Ошибка вышла» и «Живучий парень» (обе — 1976) поэт характеризует себя следующим образом: «Я терт и бит, и нравом крут», «Он кручен, верчен, бит о камни». И точно такой же характеристикой он наделяет своих друзей в черновиках «Баллады о брошенном корабле» (1970): «А они — парни битые — знают, / Что открытое не открывают» /2; 537/.
«Битыми» же они являются потому, что их неоднократно «брали на крючок»: «То друзей моих пробуют на зуб, / То цепляют меня на крючок. <…> Друзья мои на вкус горьки, / На вкус крепки и велики, / Ну а во мне цеплять-то нечего» («Копошатся — а мне невдомек…», 1975 /5; 330/).
Три года спустя, во «Французских бесах», подобным же образом Высоцкий опишет своего друга Михаила Шемякина: «А друг мой <…> крупного помола был <…> Его снутри не провернешь / Ни острым, ни тяжелым»[2862] [2863] [2864] [2865] («друзья мои» = «друг мой»; «велики» = «крупного помола»; «во мне цеплять-то нечего» = «Его снутри не провернешь»); «Подступают, надеются, ждут, / Что оступишься — проговоришься» = «Хотя он огорожен сплошь / Враждебным частоколом».
И это сам Высоцкий, а отнюдь не Шемякин, был «огорожен сплошь враждебным частоколом», то бишь запретами со стороны властей (причем в черновиках имеется и более откровенный вариант: «Хотя он и обложен сплошь / Враждебным частоколом» /5; 531/, - но Высоцкий его зачеркнул, поскольку слишком явной становилась аналогия с «Охотой на волков»: «Обложили меня, обложили»).
В тех же «Французских бесах» читаем: «А то, что друг мой сотворил, — / От бога, не от беса. / Он крупного помола был, / Крутого был замеса», — что восходит к песне «Ошибка вышла»: «Я терт и бит, и нравом крут».
О себе же написаны и следующие строки: «А друг мой — гений всех времен, / Безумец и повеса, / Когда бывал в сознанье он, / Седлал хромого беса», — поскольку годом ранее лирический герой Высоцкого уже «седлал» Кривую, то есть того же хромого беса, в песне «.Две судьбы»: «Влез на горб к ней с перепугу, / Но Кривая шла по кругу — / ноги разные». Как вспоминает сам Шемякин: «Володя часто говорил: “Мишка, как мы с тобой похожи! В Германии в детстве были, отцы военные, и жили рядом, бок о бок, и в Питер я приезжал, ведь мы же с тобой могли быть “вот так”! А получилось, что встретились только здесь, на
