Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

про тяжесть мою на плечах!» /2; 523/. И вообще этот мотив будет встречаться во многих произведениях, в том числе на спортивную тематику (образ штангиста).

А мотив сломанной спины через год перейдет в песню «Штормит весь вечер, и пока…»: «В душе — предчувствие, как бред, / Что надломлю себе хребет / И тоже голову сломаю». Точно так же «голову сломал» лирический герой в «Натянутом канате» (1972): «Но в опилки, но в опилки / Он пролил досаду и кровь!». Здесь, как и в стихотворении «Шут был вор…», автор говорит о себе в третьем лице.

Кстати, между этими произведениями наблюдаются и другие сходства:

1) «Барабана дробь — и тишина» = «И под барабанную дробь»;

2) «Он ногою топал на трибуны» (АР-12-32), поскольку, как сказано в «Натянутом канате»: «Крики браво его оглушали».

3) «Но ошибся он, исход был жуток» (АР-12-39) = «Но прост приговор и суров». И в обоих случаях герой погибает.

Важная перекличка наблюдается со стихотворением «Вооружен и очень опасен» (1976): «В сотнях тысяч ламп погасли свечи. / Барабана дробь — и тишина… / Слишком много он взвалил на плечи / Нашего — и сломана спина» = «Кто доверял ему вполне, / Уже упал с ножом в спине, — / Свечу задуло» (АР-13-188). И ровно то же самое говорилось в песне «Он не вернулся из боя» (1969): «Для меня будто ветром задуло костер, / Когда он не вернулся из боя». Друг лирического героя и сам герой, как мы знаем, у Высоцкого взаимозаменяемы.

А когда его кончалось время,

Уходил он, думая своё (АР-12-39).

Трудно не узнать здесь мотив из «Охоты на волков»: «Вот кончается время мое». Да и в «ЯК-истребителе» лирический герой понимал, что его время — на исходе: «Кончилось всё — я в глубоком пике!» /2; 385/, «Последние силы жгу!» /2; 88/ (как в песне «Запомню, оставлю в душе этот вечер»: «Запасы и силы уходят на убыль»).

Первый клоун захлебнулся горем,

Просто сил своих не рассчитав.

Здесь также прослеживаются многочисленные параллели с произведениями разных лет. Например, словосочетание захлебнулся горем и другие похожие обороты часто применяют к себе лирический герой и лирическое мы: «Ну, а горя, что хлебнул, — / Не бывает горше» /5; 64/, «Хлебнули Горького, глаголят нам, что правы» /2; 310/, «Он хлебнет еще бед на веку» /2; 494/, «Не привыкать глотать мне горькую слюну» /4; 29/, «…И горькую нашу слюну» /2; 64/, «Мы вместе горе мыкали <…> Заносчивый немного я, но в горле горечь комом» /5; 74/, «Поет душа в моей груди, / Хоть в горле горечи ком» /5; 100/.

Рассмотрим в этой связи перекличку между посвящением Енгибарову и рукописными вариантами «Баллады о ненависти» (1975): «И печальней стали пантомимы, / И морщины глубже на лице» (АР-12-34) = «Углубив нам морщины у глаз», «Гнев и горечь встают к изголовью, / И морщины ложатся у глаз» (АР-5-192, 194). От этого горя герои погибают: «Сгинул, канул он, как ветер сдунул» = «Гнев и горечь пришли к изголовью / Тех невинных, кто рано угас» /5; 316/.

А строка «Просто сил своих не рассчитав» напоминает черновик «Песни про конькобежца на короткие дистанции, которого заставили бежать на длинную» (1966): «Как всегда, я сил своих не рассчитал — / увлекся» /1; 460/. И если в посвящении Енгибарову «зрители и люди между ними / Думали: “Вот пьяница упал”»2ш, — то конькобежец уже сам говорит про себя: «Пробежал всего два круга и упал». [2849]

Интересно еще, что мысль, заключенная в строках «И от бед, свалившихся на плечи <…> Горе наше брал он на себя» (АР-12-32), восходит к «Монологу актера» (1965) Вознесенского, который декламировался Высоцким в спектакле «Антимиры»: «Все беды, как артиллерию, / Я вызову на себя! <.. > Но пусть со мною провалятся / Все беды в тартарары!», — и воспринималось им очень личностно (по аналогии с «Песней акына»). Если герой Вознесенского готов умереть, но при этом захватить с собой все беды, то у Высоцкого происходит реализация этого намерения: герой «выносит» всё «злое» («Злое наше вынес добрый гений»), но надрывается и погибает.

Шел и я вперед неутомимо, Не успев склонить главу над ним.

Эта реплика вскоре повторится в песне «Мы вращаем Землю»: «Я ступни свои сзади оставил, / Мимоходом по мертвым скорбя.

В целом же прием, использованный в строках «Шел и я вперед неутомимо, / Не успев склонить главу над ним», напоминает написанную в том же году «Чужую колею»: «Тут его обрывается след — / Чудака оттащили в кювет <…> Вот и ко мне пришла беда — / Стартер заел».

В стихотворении повествователь говорит о смерти своего alter ego (клоуна) и далее начинает вести речь от первого лица, а в песне лирический герой также говорит о своей смерти как о смерти другого человека (чудака) и следом вновь переходит на себя: «Вот и ко мне пришла беда…». - так же как в песне «Штормит весь вечер, и пока…» (1973), где речь сначала идет о волнах, которые «головы ломают», а потом — о себе: «Придет и мой черед вослед: / Мне дуют в спину, гонят к краю. / В душе — предчувствие как бред, — / Что надломлю себе хребет / И тоже голову сломаю»[2850]. Этот же оборот встретится в «Таможенном досмотре» (1974 — 1975): «Но… вот настал и мой черед / Предстать перед таможней» /4; 455/.

И, наконец, описание бесследного исчезновения клоуна после его смерти — «Сгинул он, как будто ветер сдунул!» — повторяет предсказание самого поэта о своей судьбе из написанных незадолго до этого «Коней привередливых» и из ранней песни «Серебряные струны»: «Сгину я — меня пушинкой ураган сметет с ладони», «Я зароюсь в землю, сгину в одночасье!».

Но, может быть, самыми интересными являются сходства между посвящением Енгибарову и «Балладой о Кокильоне» (1973), в которой о главном герое также говорится в третьем лице: «Злое наше вынес добрый гений» = «Простой безвестный гений…»; «Сгинул, канул он…» = «…безвременно угас»; «Но ошибся он, исход был жуток» (АР-12-3 9) = «И вот ошибочно нажал на крантик Кокильон»; «Незаметно, скромно, налегке / Появлялся клоун между нами…» (АР-12-32), «Жил-был шут — он воровал минуты…» (АР-12-38) = «Жил-был / Учитель скромный Кокильон»; «Он застыл — не где-то, не за морем — / Возле нас, как бы прилег, устав» = «Дремли пока, великий Кокильон!».

Вместе с тем бросается в глаза