В горах долго светает - Владимир Степанович Возовиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С минуту стояло молчание, летчики посматривали на Исмаила: решать ему, представителю старшего командования афганской армии. Он вздохнул, медленно, словно одолевая сопротивление собственных слов, сказал:
— Я думаю, товарищ Лопатин прав. Спасибо ему за помощь в наших делах. Мы полетим снова вдвоем, вы же будьте на связи. Я сяду в десантную кабину и, если понадобится, спущусь по лестнице на тропу для переговоров с душманами. Ты сможешь меня высадить, товарищ Лопатин?
— На такой площадке, как перед мостом, смогу и без лестницы.
— Мы предупредим душманов через мегафон и скажем, что у нас наготове два вертолета с полным боезарядом. Это прибавит им разума.
Перед тем как начать заправку машины, прапорщик подошел к командирской кабине, сунул пальцы в пулевые отверстия, многозначительно свистнул:
— С ветерком летаете!
— Это чтобы воздух был свежее.
— Так что, место мое освободилось, командир? Значит, могу лететь? — спросил Карпухин. — Две пары рук — не одна, в таких делах страховка не мешает.
— Нет, Степан Алексеевич. — Лопатин посмотрел в глаза лейтенанта. — Нет. Там, над Ущельем шайтана, лучше без страховочных рук.
Через четверть часа вертолет снова пятнистой тенью заскользил над зеленой альпийской долиной вверх, к острому гребню горы. На обеих оставшихся машинах радиостанции не выключались, чтобы не пропустить тревожного сигнала от русского летчика или командира отряда. Но пока в наушниках раздавались только протяжные свисты. Где-то в другом полушарии шла гроза, и разряды ее молний, пролетев десятки тысяч космических километров по замкнутым линиям земного магнетизма, врывались в радиоприемники, словно торжествовали свое возвращение. А молодым пилотам казалось — это воет шайтан в своем мрачном ущелье, оплакивая верного слугу Кара-хана, завершающего последний разбойничий путь по земле.
VIII
Уже на второй день пути в банде Кара-хана даже заложники поняли, что за ними идет погоня. Душманы были предельно насторожены и мрачны, пленники ежились под их взглядами и украдкой оглядывались — живой человек живет надеждой. Месяцы работы в Демократической организации молодежи и милицейская служба сделали Азиса новым человеком — юноша становился мужчиной, человеком государственным, облеченным ответственностью за порядок в целом кишлаке и за жизни людей. Издевательства душманов над ним самим и даже угроза мучительной смерти были ничто в сравнении с чувством вины, что прозевал врагов, не уберег односельчан и свою семью от разбойного нападения. Только одно могло хотя бы отчасти уменьшить его вину перед людьми и небом — спасение пятнадцати остальных заложников. Ради этого Азис согласился бы на любую смерть.
Как раз перед вступлением банды на Тропу шайтана в голове Азиса родился первый план спасения людей. Колонна втягивалась в узкую щель, пленники молча шли последними, охраняемые двумя автоматчиками, и Азис, прихрамывая, начал медленно отставать, пытаясь создать хотя бы небольшой разрыв между душманами и маленькой толпой заложников. У входа в щель нетрудно было создать толкучку и выстрелами в упор уложить обоих охранников. Только бы аллах не лишил руку его твердости. А уж потом, завладев автоматами убитых, он и в одиночку не позволил бы душманам высунуться из щели. К тому же он рассчитывал на помощь, по крайней мере, двух товарищей по несчастью. А трое вооруженных мужчин — это целый отряд. Однако главарь банды словно почуял опасность. Он остановился у входа в щель и ждал, пока пройдут все. Его группа отстала, — похоже, она минировала тропу в теснине. Едва миновали щель, Кара-хан снова ушел вперед, но теперь молодой милиционер не мог пустить оружие в ход: тропа довольно далеко просматривалась, душманы легко перестреляли бы на ней всех заложников. Оставалось ждать новой теснины. Здесь, у начала Тропы шайтана, пленников нагрузили имуществом, снятым с убитых животных.
Кто и в какие времена проложил этот дьявольский путь? Даже там, где тропка вилась по откосу хребта, страшно было глянуть налево — в двух-трех шагах крутосклон обрывался отвесом, и в утренней дымке нельзя было разглядеть дна ущелья, откуда все время поднимался тихий угрожающий гул, перемежаемый чьими-то вздохами и словно бы плачем. Чаще же тропа шла по балконам и в вырубленных нишах, висящих прямо над бездной, — шаг в сторону, и нет человека. Скорее всего, какой-то горский царек в стародавние дни, сокращая себе путь из одной плодородной долины в другую, заставил своих рабов или военнопленных совершить адскую работу, и они, потратив годы, ручными кайлами соединили природные карнизы на склоне горы искусственными полками и галереями, вырубив их в твердых сланцах. Сколько несчастных погибло на этой каторге от непосильного труда, голода, болезней, от летней жажды и зимней стужи, сколько их сорвалось в пропасть и было сброшено туда жестокими надсмотрщиками, знают лишь горы. Не души ли тех замученных плачут и шепчутся там, в недоступной глазу бездне, не их ли тени ночами поднимаются на тропу, доводя путников до безумия, мстя живым за то, что попирают ногами тропы, на которых запеклась человеческая кровь? Азис кое-что слышал об этой дороге — будто бы никому еще не удалось пережить на ней ночи — и хотел, чтобы темень застала их на Тропе шайтана. Тогда банда остановится, а уж ночью-то Азис сумеет воспользоваться своим оружием. Он еще верил в справедливого бога, но уже не признавал существования шайтана с его подручными. Какой там дьявол, если по земле ходит Кара-хан!
Горцы выносливы, их женщины на трудной дороге не уступят мужчинам, но сказывалось напряжение от постоянной опасности, и через три часа люди сильно устали. Выбрав подходящее место, Кара-хан сделал остановку. Словно испытывая собственную судьбу и волю пленного милиционера, он остановился за поворотом тропы, у начала широкой площадки, засыпанной камнями, щурясь, пристально всматривался в заложников, словно проверял, не подменил ли их кто. Рядом с ним — один Сулейман. Азис ковылял последним, слыша за собой дыхание стражников. На площадке они поравнялись с ним, автоматы на плечах.
— Ты еще не спрыгнул туда, Азис? — Усмешка зазмеилась в бороде Кара-хана, по толстым красным губам. Он кивнул в сторону пропасти. — Не спеши. Ты становишься послушным, это мне нравится. Я, пожалуй, подарю тебе легкую смерть от пули.
Вот он, дар судьбы! Один выстрел — прямо в ухмылку Кара-хана, и еще два — в конвоиров. А до поворота — всего пяток шагов, и Сулейман, конечно, промахнется — он же поклялся хлебом. У Азиса останется еще
