Английский дневник - Елена Никова

– Погуляйте еще…

Нам ничего не оставалось делать, как вернуться обратно. Арбуз был съеден. Пить было нечего. Мы сели на кровать и стали целоваться. Вот так сразу, потому что этот механизм уже был запущен.

Сколько времени мы целовались? Я не знаю. На следующий день Олег сказал, что долго. Внезапно я почувствовала, что лежу на чем-то влажном и липком. Я просунула руку под себя, вытащила ее и попросила Олега включить свет.

– О, господи! – я была вся в крови.

– Что с тобой? У тебя что-то не в порядке? – Олег был напуган не меньше меня.

– Я не знаю. Все было нормально. Не понимаю, что произошло.

Я не чувствовала никакой боли и действительно ничего не понимала. Мне было так неловко и неудобно, что я вскочила с кровати, быстро распрощалась с Олегом и побежала в душевую. Смыла с себя всю кровь, обследовала, как могла, свое тело, но никаких признаков кровотечения так и не нашла. После этого я вернулась в наш домик. Дверь на этот раз была не заперта. Милка сладко спала и посапывала. Я тоже легла и уснула.

На следующее утро мы проснулись поздно. Завтрак проспали и выползли из своего жилища только к обеду. Я рассказала Милке о своем ночном происшествии и немного попрекнула ее за вчерашнее.

– Все из-за тебя. Не надо было пить.

Милка томно потянулась и довольная произнесла:

– Я давно на него глаз положила. Но ты же видела, он ни на кого не смотрел. А тут вот…

– А тут вот ты его в постель и затянула.

– Ну зачем так грубо? Так получилось. А тебе будто плохо? Вот с Олегом ближе познакомилась, – и она хитро улыбнулась.

– Да причем тут это. Конечно, плохо. Вот видишь, что случилось.

– А ты должна, когда приедешь домой, сходить к врачу. И как можно скорее.

– Но я ничего не чувствую.

– Тогда не стони…

После обеда мы пошли к морю. Это был последний день нашего отдыха. Солнце по-прежнему нещадно палило, а теплое море манило и ласкало, и мы не вылезали из воды. Внезапно рядом со мной из воды вынырнул Олег. Он воспользовался моментом, когда Милка уплыла подальше.

– Привет! Как дела?

– Да ничего, все в порядке, – выдавила из себя я. Чувство неловкости стесняло и сковывало.

– Свет, ты знаешь… – Олег замялся. – Это, оказывается, я виноват.

Я посмотрела на него с удивлением.

– Понимаешь… мы долго целовались, очень долго. И от этого перенапряжения все и случилось.

– Что все?

– Это была моя кровь…

Я ничего не поняла, но почувствовала, что расспрашивать не надо.

На следующий день мы собрали вещи и попрощались с ребятами.

– Телефончики-то оставьте, – сказал Боря, держа наготове ручку и блокнот. – Может, вы к нам во Львов приедете, а мы к вам в Киев.

Милка продиктовала номера телефонов, но это был тот случай, когда заранее ясно – никто никому не позвонит.

Олег посмотрел на наши сумки и предложил:

– А давайте-ка, я вас провожу.

Мы переехали катером бухту. Милка не поехала прощаться с бабушкой и дедом. Махнула рукой – да еще приеду. Затем добрались до железнодорожного вокзала, сели в поезд, и под звуки «Прощания славянки» перрон медленно поплыл в сторону. Олег помахал рукой и скрылся вдали.

Еще одно лето нашей молодости ушло в прошлое.

Уравнение с двумя неизвестными

Следующее лето в Плютах было совершенно другое. Холодные дни июня сменились июльской жарой. В воздухе стояла духота и нещадно парило. Назойливые мухи кружили и бились в истерике, не находя выхода из маленьких деревянных домиков, в которых жили студенты. Во второй половине дня лес оглашался раскатистым громом, и внезапная гроза обрушивалась на сосны, охлаждая их потоками воды. А после дождя, когда дневной зной был напрочь развеян и мягкий тихий вечер опускался на землю, пронзительный писк комаров и ночная прохлада заставляли одеться с ног до головы во что-то плотное и теплое.

Однако, несмотря на капризы летней погоды, желание провести две-три недели в студенческом лагере не пропадало. Это стало для нас обязательным элементом университетских каникул. На этот раз мое пребывание в Плютах было окутано легкой грустью.

Я уже давно была готова к любви, к глубокому ответному чувству. Внутри время от времени что-то саднило, и болезненная тоска разливалась по всему телу. Но тот единственный, которого ждет каждая девушка в молодости, все не приходил. Были встречи, прогулки, разговоры, волнующие поцелуи, близость, но все было не то. Часто мне хотелось обратить на себя внимание, понравиться, но когда это происходило после двух-трех свиданий, я теряла интерес к этому человеку. Я начинала стесняться его присутствия, видела только его недостатки и резко обрывала знакомство.

Было и обратное. Те молодые люди, которые нравились мне, не обращали на меня никакого внимания. В некоторой степени, я была своеобразной. Имея достаточно приятную, но строгую внешность, я не отличалась той смазливой привлекательностью, на которую так падки молодые люди. Я не имела ни маленького курносого носика, ни голубых круглых глаз, ни белокурых локонов. Все с точностью до наоборот. И еще: мое лицо обладало необычным качеством – с возрастом оно становилось более интересным, а девичье одиночество, как ни странно, делало его более одухотворенным. Это те черты, которые скрывают откровенную сексуальность, и потому не ценятся молодыми людьми. Но ничего этого, разумеется, в молодости не знаешь и печалишься.

Вот в таком состоянии я находилась, когда мы с Милочкой в июле снова приехали в Плюты. Напротив нас в домике жили три математика: Витек, Димон и Миша. Они только что окончили университет, но все три оказались явно не в моем вкусе.

Витек был веснушчато-рыжеватый, немного лупоглазый, разговорчивый парень. Товарищ Витька Димон в противоположность ему больше молчал, комплексуя по поводу маленького роста, болезненной худобы и прыщей на лице. Они приехали в Плюты отдохнуть после экзаменов, но отдых понимали по-своему. Большей частью они сидели в своем домике и выпивали. Они пили все подряд. Вскоре, когда деньги стали заканчиваться, они перешли на дешевое крепленое вино. Выпивать они начинали днем и, не выходя из домика, продолжали это занятие в любую погоду до тех пор, пока их организмы еще принимали алкоголь. Когда к ним поселили третьего студента, Витек и Димон очень обрадовались, потому что теперь можно было пить на троих. Однако Миша, так звали этого парня, оказался совсем непьющим. Он не переносил алкоголь, и если вначале смотрел на соседей осуждающе, то потом просто стал избегать их общества, стараясь как можно больше времени проводить вне совместного жилища.

– Зачем мне это? – с искренним непониманием говорил он. – Я вот природой наслаждаюсь, пением птиц, тишиной. Воздухом лесным дышу.

– Ну, дыши, дыши, – шипел Витек. А Димон молча кивал головой – наливай.

Миша был высок,