Закат и падение Римской Империи. Том 1 - Эдвард Гиббон

Если верить свидетельству, которое, по-видимому, досто­вернее всех исторических повествований, а именно той до­шедшей до нас речи, которую сам император произнес в се­нате, то мы должны допустить, что победа Александра Севера ничем не уступала тем победам, которые были одержаны над персами сыном Филиппа. В армии великого царя было сто двадцать тысяч лошадей, покрытых стальной броней, семьсот слонов, на спине которых были прикреплены башни, наполненные стрелками, и тысяча восемьсот колесниц, воо­руженных косами. О такой громадной армии еще ни разу не упоминалось ни в летописях Востока, ни даже в восточных сказках; тем не менее она была разбита в большом сраже­нии, в котором Александр выказал себя и неустрашимым солдатом, и искусным военачальником. Великий царь обра­тился в бегство, а громадная добыча и завоевание Месопота­мии были непосредственными плодами этой победы. Таковы были подробности этого блестящего и неправдоподобного со­общения, которое, как это видно слишком ясно, было внуше­но тщеславием монарха и бесстыдным раболепием льстецов, но было принято без возражений отдаленным от места дейст­вия и рабски покорным сенатом. Но мы не только не ве­рим, чтобы армия Александра одержала какую-либо значительную победу над персами, а даже имеем основание подо­зревать, что весь этот блеск воображаемой славы прикрывал случившуюся на самом деле неудачу.

Наши подозрения подтверждаются авторитетом одного современного историка, отзывавшегося о добродетелях Алек­сандра с уважением, а о его недостатках с беспристрастием. Он сначала рассказывает, в чем заключался благоразумный план ведения войны, задуманный Александром. Три рим­ские армии должны были вторгнуться в Персию в одно время различными путями. Но хотя военные операции были хоро­шо задуманы, они не были ведены с искусством и успехом. Лишь только первая из этих армий вступила в болотистые равнины Вавилонии и приблизилась к искусственному слия­нию Евфрата с Тигром, она была окружена превосходящи­ми в числе силами и уничтожена неприятельскими стрела­ми. Вторая римская армия могла легко проникнуть в самую середину Мидии благодаря союзу с королем Армении Хосроем и благодаря гористой местности, в которой персидская кавалерия не могла действовать. Эти храбрые войска опусто­шили соседние провинции и благодаря некоторым военным успехам как будто оправдали тщеславие итератора. Но отступление этой победоносной армии было дурно направлено или по меньшей мере неудачно. При обратном переходе че­рез горы множество солдат погибло от трудности пути и от сурового зимнего холода. Было решено, что в то время, как эти два больших отряда проникнут в противоположные око­нечности персидских владений, главная армия, находившая­ся под начальством самого Александра, поддержит их напа­дение и вторгнется в самую середину царства. Но неопытный юноша, находившийся под влиянием советов своей матери, а может быть, и под влиянием своих собственных опасений, покинул свои храбрые войска и отказался от надежды вос­торжествовать над противником; проведя лето в Месопота­мии в бездействии, он отвел назад в Антиохию армию, уменьшившуюся числом вследствие болезней и раздражен­ную неудачей. Совершенно иначе вел себя Арташир. Быстро переезжая от холмов Мидии к болотистым берегам Евфрата, он повсюду лично руководил обороной и при всех переменах фортуны соединял с искусством самое непреклонное мужест­во. Однако в нескольких упорных битвах с ветеранами рим­ских легионов персидский монарх потерял цвет своей армии. Даже его победы лишь истощали его силы. Он не умел вос­пользоваться ни отсутствием Александра, ни беспорядками, вызванными смертью этого императора. Вместо того чтобы выгнать римлян из Азии, как он намеревался, он даже не был в состоянии вырвать из их рук небольшую провинцию Месопотамию.

Царствование Арташира, продолжавшееся со времени пос­леднего поражения парфян только четырнадцать лет, состав­ляет достопамятную эпоху в истории Востока и даже в исто­рии Рима. Его характер, по-видимому, носил на себе отпеча­ток отваги и энергии, которыми вообще отличаются госуда­ри, достигающие верховной власти не по наследству, а путем побед. До самого последнего периода Персидской монархии его свод законов лежал в основе гражданского и религиозно­го управления Персии. Некоторые из высказанных им мнений дошли до нас. В особенности одно из них доказывает его проницательность в том, что касается системы управле­ния. "Власть государя, - сказал Арташир, - должна опираться на военную силу; эта сила может быть поддерживаема толь­ко при помощи налогов; все налоги в конце концов падают на земледелие, а земледелие может процветать только под покровительством справедливости и умеренности". Арташир завещал свою новую империю и свои честолюбивые замыслы против римлян сыну своему Шапуру, который не был недостоин своего великого отца; но эти замыслы были слишком обширны для могущества Персии и лишь вовлекли обе нации в длинный ряд разорительных войн и обоюдных бедствий.

Персы, давно уже цивилизовавшиеся, вовсе не были одаре­ны ни той воинственной любовью к независимости, ни той душевной и физической неустрашимостью, которые достави­ли северным варварам владычество над Европой. Военные науки, составлявшие главную силу Греции и Рима, точно так же как они составляют в наше время главную силу Евро­пы, никогда не делали больших успехов на Востоке. Персам вовсе не были знакомы те основанные на дисциплине воен­ные эволюции, которые придают единство громадной массе людей и которые влагают в нее одну душу. Они были одина­ково несведущи и в возведении правильных укреплений, и в осаде их, и в обороне. Они полагались на свою многочислен­ность более, нежели на свою храбрость, и более на свою храбрость, нежели на свою дисциплину. Их пехота была не что иное, как плохо вооруженная, бездушная толпа собран­ных наскоро крестьян, которых привлекала под знамена приманка грабежа и которые разбегались так же точно после победы, как и после поражения. Монарх и его вельможи пе­реносили в лагерь блеск и роскошь сераля. Их военным опе­рациям много мешали сопровождавшие их женщины, евну­хи, лошади и верблюды; сверх того, нередко случалось, что среди удачной военной кампании персидская армия должна была разделиться на части или совершенно гибла от неожи­данно постигшего ее голода.

Однако привыкшие к роскоши и к деспотизму персидские аристократы отличались личной храбростью и глубоким чув­ством национального достоинства. С семилетнего возраста их учили говорить правду, стрелять из лука и ездить верхом; в особенности в этих двух последних занятиях они отлича­лись необыкновенным искусством. Самые способные юноши воспитывались на глазах своего монарха, занимались своими телесными упражнениями внутри его дворца и во время своих продолжительных и утомительных занятий охо­той приучались к хладнокровию и повиновению. В каждой провинции сатрапы содержали этого рода школы, развивавшие в молодежи воинские доблести. Персидские вельможи (так свойственно человеческой натуре понятие о феодальной зависимости) получали от щедрот царя земли и дома с обяза­тельством служить ему в случае войны. Они были готовы по первому призыву сесть на коня и в сопровождении воинст­венной и блестящей свиты из своих приверженцев присоеди­ниться к многочисленным отрядам гвардейцев, набиравших­ся со строгой разборчивостью между самыми сильными раба­ми и самыми отважными авантюристами Азии. Эти армии, состоявшие из легкой и из тяжелой кавалерии, были страш­ны столько же стремительностью атаки, сколько быстротой своих движений и висели, подобно грозной туче, над восточ­ными провинциями приходившей в упадок Римской импе­рии.

ГЛАВА IX.

Положение Германии до вторжения варваров во времена императора Деция.

 Мы остановили наше внимание на системе управления и религии Персии, потому что они имели некоторую связь с упадком и разрушением Римской империи. Нам придется упоминать мимоходом о скифских или сарматских племе­нах, которые, влача вслед за собой своих лошадей, свои ста­да, своих жен и детей, бродили по громадным равнинам, рас­стилающимся от Каспийского моря до Вислы и от пределов Персии до пределов Германии. Но воинственные германцы должны занимать более важное место в этой истории и вооб­ще заслуживают более сосредоточенного и, так сказать, бо­лее всеобщего внимания, потому что они первые осмелились сопротивляться римлянам, первые вторглись в их владения и в конце концов ниспровергли их владычество на западе Ев­ропы. Самые цивилизованные нации новейшей Европы вы­шли из лесов Германии, а в грубых учреждениях этих варва­ров мы до сих пор еще распознаем первоначальные принци­пы наших теперешних законов и нравов. В то время как гер­манцы находились в своем первобытном состоянии простоты и независимости, их изучал своим проницательным умом и описывал мастерским пером первый историк, применивший философию к изучению фактов, - Тацит. Выразительная сжатость его рассказа была предметом усидчивых исследований со стороны бесчисленных антиквариев и дала повод историкам-философам нашего собственного времени упраж­нять их ум и прозорливость. Впрочем, хотя сюжет рассказа разнообразен и важен, его уже обсуждали так часто, с таким талантом и с таким успехом, что для читателя он уже близко знаком, а для писателя труден. Поэтому мы ограничимся на­поминанием некоторых наиболее важных подробностей ка­сательно климата, нравов и учреждений, благодаря которым даже германские варвары сделались столь страшными для римского могущества.