Балаустион - Сергей Конарев

— Одним словом, ты хочешь сказать, уважаемый Алкид, что эфоры и герусия могли привлечь царя к суду, изгнать его из города, но не имели права лишать его имущества?

Видя, что положительный ответ придется царю не по вкусу, Алкид промямлил:

— Формально на этот вопрос даст ответ голосование судейской коллегии, государь.

— Так пусть же приступают! — воскликнул Пирр. — Клянусь мечом Арея, отец захочет, чтобы к его возвращению наш старый особняк на акрополе был приведен в порядок, мебель расставлена на прежние места, пруд вычищен, а место для упражнений очищено от травы и мусора.

— Твой отец никогда не вернется в Лакедемон, — снова раздался голос Леотихида. — Так что даже если тебе удастся высудить это имущество, крохобор, у тебя будет время, чтобы самому вскопать все грядки и побелить потолки. Работа как раз по тебе!

Услышав это, Пирр взбежал на три ступени вверх, и Леонтиск наконец-то его увидел. Сзади ему на плечо легла теплая рука.

— Это он? Это Пирр? — взволнованно спросил Эвполид.

— Да. Это он, — с гордостью ответил Леонтиск.

Пирр Эврипонтид, которому оставалось еще два месяца до двадцати четырех лет, являл собой удивительный образчик человеческого существа. При среднем росте его грудь, плечи и руки, обвитые жгутами выпуклых мышц, делали его похожим на ожившую скульптуру Диомеда или другого великого героя, какими их изображают ваятели. Гордо сидевшая на мощной шее голова царевича была украшена черной гривой вьющихся волос, зачесанных по спартанскому обычаю назад. Черты лица: решительный подбородок, твердый контур скул, жесткая линия рта выдавали в нем человека непреклонного и яростного характера. С этими признаками мужественности органично сочетались интеллектуальный прямой лоб, перечеркнутый темным извивом сросшихся бровей и аристократический небольшой нос с тонкими, чувствительными крыльями. Но самым удивительным на этом лице, и это отмечал любой когда-либо видевший Пирра человек, были его глаза. Глубокие, золотисто-желтые, они, казалось, извергали пламя, внушая друзьям восхищение и преданность, солдатам — бесстрашие и твердость, а на врагов действовали подобно очам Горгоны, замораживая кровь в жилах, лишая мужества и уверенности в себе.

Таков был в молодые годы человек, рожденный, чтобы потрясти мир.

Взглянув на Леотихида сверху вниз, Пирр с презрением бросил:

— Не тебе, ублюдок, запутавшийся в отцах, судачить о моем родителе. Пройдет немного времени, и он, настоящий царь, будет председательствовать и в апелле, и в герусии!

Поднялся невообразимый шум. Зрители свистели и орали, солдаты ругались, эфоры, как один, повскакивали на ноги. Но общий гомон перекрыл яростный вопль Леотихида:

— Номарги! Вы что стоите? Схватить негодяя!

Великаны-телохранители из Трехсот, стоявшие за троном Эвдамида с обнаженными мечами, даже не пошевельнулись — они подчинялись только царю. С пылающими от гнева щеками Леотихид сделал шаг вперед.

Младший из Агиадов, вошедший в историю как непримиримейший враг Пирра, был не менее исключительным человеком, чем его противник-Эврипонтид. Внешностью они были разительно непохожи. Леотихид был высок, строен, и, в отличие от смуглого Пирра, белокож. Руки и плечи брата Эвдамида не потрясали такой мощной мускулатурой, но в обращении с оружием были не менее, если не более, искусны. Среди темноволосых в массе своей товарищей Леотихид разительно выделялся буйной медно-красной шевелюрой, за которую половина спартанцев за глаза называла его не иначе, как Рыжим. Его лицо, скуласто-лисье, с блистающими зелеными глазами, хранило на себе и природную живость ума, и печать благородства, полученную от древней крови Дамоксенидов. Сейчас, в двадцать два года, Леотихид был еще более, чем раньше, похож на своего отца, великого этолянина Алкидама. А доблестями, твердостью характера и умственными качествами Леотихид при далеко не самой высокой должности стратега-элименарха добился едва ли не большего авторитета и известности, чем его царственный брат.

Видя, что номарги-Триста не собираются выполнять приказ, элименарх обратился к собственной страже.

— Взять! В темницу его! За неуважение к власти!

Эти не замедлили повиноваться. С решительными лицами верзилы в белых плащах двинулись к Пирру.

Вдруг впереди, справа от Леонтиска, цепь стражи колыхнулась, разорванная плечистым, почти квадратным человеком. Афинянин узнал Энета, одного из семерых «спутников» царевича-Эврипонтида. Уперев кулачищи в пояс, Энет, глядя на приближающихся «белых плащей», недобро усмехнулся. Это стало командой: линия стражи, отделяющая зрителей от ораторской трибуны и площадки перед ней, взорвалась в десятке мест. Сторонники Пирра — офицеры, рядовые гоплиты, должностные лица и отцы семейств ринулись на защиту своего лидера. Леонтиск, повинуясь этому стихийному порыву, вырвался из толпы следом за остальными.

Если охранников Леотихида и взволновал вид сплотившейся вокруг Пирра ватаги, они этого никак не показали, продолжая надвигаться. В их руках замелькали крепкие палки, с которыми, кстати, как и с оружием, было запрещено появляться в присутственных местах. В воздухе запахло нешуточным побоищем.

— Мы с тобой, командир! — воскликнул Леонтиск, желая, чтобы Пирр его заметил.

Царевич повернул голову и в удивлении вскинул брови.

— Ты здесь, Львенок!

— Да, командир. Только что из Афин, и с новостями.

Пирр шагнул вперед и хлопнул Леонтиска по плечу, весело сверкнув белыми зубами.

— Сначала повыбьем наглость из этих леотихидовских шавок. Потом я выслушаю твои новости.

Люди Эврипонтидов уже потянулись навстречу «белым плащам», когда раздался громкий окрик:

— Всем остановиться!

Эвдамид поднялся с трона. Его лицо хранило обычную невозмутимость, разве только было несколько более бледным.

— Приказываю всем разойтись!

Две группы, стоящие друг против друга, заколебались. Не так-то просто отказаться от боя, когда в душе все кипит и просит хорошей драки!

— Немедленно! Того, кто ослушается, отведут на плац и будут бичевать, пока мясо не отстанет от костей!

Из-за трона выступили, во всем своем жутком великолепии, шестеро номаргов. На голову выше любого из присутствующих, в полтора раза шире в плечах далеко не щуплых Эвдамида или Пирра, эти воины одним внешним видом могли внушить страх. Под их взглядами самые отчаянные драчуны почувствовали слабость в коленях. Скривившись, Леотихид отозвал своих людей и, повернувшись, пошел с агоры прочь. Леонтиск смотрел на него во все глаза, и заметил, что перед тем, как затеряться в толпе, Рыжий обернулся и послал старшему брату многозначительный, полный сдерживаемого торжества взгляд. Причину этой радости Агиада Леонтиск понял лишь несколько мгновений спустя, когда Пирр, увидев, что судьи поднялись и уходят, вскричал, обращаясь к Эвдамиду:

— Государь, а как же мое дело?

— Я откладываю заседание, — бросил царь. — И если ты не перестанешь мутить народ, окончания процесса тебе не видать. Берегись, Эврипонтид! Не думай, что я буду долго сносить твои выходки!

Эвдамид повернулся спиной и, окруженный номаргами, двинулся прочь. Пирр, сжав кулаки, уже открыл рот, чтобы крикнуть ему вслед, но тяжелая ладонь опустилась ему на плечо, удерживая от глупой выходки. Крепкий, увенчанный сединами пожилой военный с красным и грубовато слепленным лицом, рявкнул:

— Остынь, сынок, если не хочешь отправиться куда-нибудь на границу с Арголидой командовать эномотией инвалидов. Хромой вполне в состоянии тебе это устроить, ведь он как-никак царь, кур-рва медь.

Эврипонтид резко обернулся, но, узнав стратега Брахилла, полемарха Питанатского отряда и верного соратника его отца, выдохнул через ноздри, плюнул и махнул рукой.

— Пусть его собаки заберут! — процедил он. — Мы все равно доведем дело до конца.

— Разумеется, — пожал круглыми плечами полемарх. — Могли бы сделать это уже сегодня, если бы ты вел себя поспокойнее и не провоцировал Рыжего на свару.

— Клянусь богами, Леотихид спланировал с самого начала сей казус! — вмешался кудрявый Ион. — Вы видели, как он переглянулся с Эвдамидом?

— Я видел, — отозвался Леонтиск.

Многие из товарищей только сейчас заметили афинянина.

— Ба-а, Леонтиск! — полетело со всех сторон. — Привет! Ты уже здесь? Когда прибыл?

Плечи заныли от крепких дружеских хлопков. Самые близкие из друзей были здесь — сквернослов и разгильдяй Феникс, мечник Антикрат, живой и опасный, как огонь, Лих-Коршун, могучий и верный Энет, твердый, как скала, Тисамен, мечтатель и умница Ион. И, конечно, олимпионик Аркесил! Лучший друг, оскалив в улыбке идеально ровные, без малейшего изъяна, зубы, дождался своей очереди потискать Леонтиска за загривок.