Балаустион - Сергей Конарев

— О, думаю, что да.

— В таком случае, полагаю, у нас еще будет время, чтобы познакомиться… поближе. А сейчас нам пора. Не хотелось бы, чтобы отцу доложили, что мы разговариваем на улице с мужчинами. Увидимся завтра!

Друзья проводили глазами стройные фигурки удалявшихся девиц. Те о чем-то оживленно беседовали, затем одновременно обернулись и, увидев, что юноши смотрят им вслед, звонко захихикали.

— Милые… девушки, — произнес Эвполид.

— И понятливые, добавлю, — усмехнулся Леонтиск. — Они дочки кузнеца-периэка, и как большинство девиц подобного происхождения, обожают воинов и аристократов. Их отцы нередко смотрят на это сквозь пальцы, ведь если дочка затащит любовника под венец, а такое случается, дети от этого брака будут уже полноправными гражданами.

— Понимаю, — кивнул Эвполид. — Спарта нравится мне все больше. Вот только почему ты выбрал для меня такое дурацкое имя? Пилон! Это ж надо такое придумать!

— Ха-ха-ха! — зашелся Леонтиск. — Представить тебя Персеем было бы слишком претенциозно, а Гиппоном — слишком грубо. Пилон — как раз посередине!

— Кретин! — беззлобно выругался Эвполид.

От гробницы Агиадов афиняне повернули направо, прошли по короткой улице Медников и оказались на агоре. Слева стояло приземистое, очень древнее здание Эфореи, справа виднелась полукруглая колоннада Булевтериона, места, где заседали городские старейшины. Главная площадь, это афиняне заметили еще издалека, была забита празднично одетыми людьми — похоже, в народном собрании шла очередная словесная баталия. Леонтиск, сделав Эвполиду знак не отставать, прибавил шагу. Несколько минут спустя они уже смешались с задними рядами толпы, плотно обступившей каменное возвышение для ораторов.

На трибунале стоял узкий деревянный трон, по правую сторону от него располагались пять украшенных резьбой и вычурными округлыми подлокотниками деревянных кресел. В креслах, лицом к народу, сидели пятеро эфоров, спартанских «стражей государства»: Фебид, отец меченосца Исада — статный, с крупными, властными чертами лица и цепким взглядом, Полемократ, самый пожилой из эфоров (ему уже минуло семьдесят), за варварскую внешность заслуживший прозвище Скиф, Архелай, грузный, с тусклыми глазами и тяжелой челюстью, главный из врагов царя Павсания, Гиперид, худощавый и высокомерный, обладающий резвым умом и дурной славой, и Анталкид, круглощекий, дородный, с венчиком белесых волос вокруг обширной лысины, под которой скрывались замыслы чернейших политических интриг и заговоров.

На троне восседал сам Эвдамид Агиад, владыка дорийской Спарты. В больших собраниях он всегда предпочитал сидеть: одна его нога была короче другой, и хромота стала целью постоянных насмешек со стороны противников молодого царя, вопрошавших, нужна ли Лакедемону хромая власть. В остальном внешность Эвдамида была безукоризненна: мускулистый торс, широкие плечи, сильные руки, открытые спартанским хитоном без рукавов, горделивая, истинно царская, осанка. Лицо царя с чертами, словно тесаными топором, несло печать мужественности и непреклонной воли. В этот момент Эвдамиду было двадцать семь лет, и, несмотря на молодость, он держал спартанский скипетр твердой рукой.

Слева от трона царя располагались широкие, покрытые белым полотном, скамьи, на которых сидели около сорока мужчин, все в возрасте отцов семейства. Это, несомненно, была коллегия присяжных судей. Похоже, происходило какое-то открытое судебное разбирательство, причем незаурядное, иначе откуда столько народа? Внимание царя, судей и эфоров было приковано к оратору, стоявшему на ступеньках, вне поля зрения Леонтиска. Из задних рядов ничего не было слышно из-за гулкого бурления изрядно возбужденной толпы. Однако наступил момент, когда говоривший резко возвысил голос, и Леонтиск узнал эти скрежещущие металлические нотки. Это был голос Пирра Эврипонтида! Плюнув на приличия, Леонтиск плечом и локтями начал пробивать себе путь поближе к трибуне. Эвполид двигался вплотную к нему, словно тень.

Толпа отозвалась на последнюю реплику выступавшего дружным криком, однако, как заметил Леонтиск, отношение к сказанному было совершенно различным.

— Он с ума сошел, этот щенок! Сказать такое перед лицом эфоров! — хмуря брови, произнес плечистый военный в кожаном панцире и откинутом на спину коротком военном плаще-хлайне. На плече офицера сиял серебряный знак тысячника-хилиарха. Леонтиск не знал его имени, но лицо было знакомое.

— Все правильно он говорит! — горячо вскинулся стоявший справа от хилиарха пожилой гражданин с рассеченным шрамом виском. — А если нашим эфорам претит правда, пусть сидят дома и слушают восхваления домочадцев.

Хилиарх мрачно посмотрел на старика, угрожающе выпятив челюсть.

— За такие слова, старый, можно и последних зубов лишиться! — прошипел он.

— Не гоношись, хилиарх! — раздался звонкий голос сзади. — А то как бы тебе самому не растерять зубы, да и другие части тела в придачу.

— Это кто здесь такой храбрый? — повернулся тысячник и наткнулся взглядом на мрачные лица двух широкоплечих воинов лет тридцати с небольшим. Один из них имел на плече фалеру эномотарха. — Это ты, что ли, Тефид, осмеливаешься угрожать старшему по званию?

— Я из Мезойского отряда, так что ты надо мной не старший, — дерзко отвечал эномотарх.

Леонтиск подумал, что он не совсем прав. Три таксиса, или отряда, как их называли лакедемоняне, назывались по имени трех поселков Спарты — Мезои, Лимны и Питаны, — и действительно, иерархическая структура этих подразделений была обособлена. Однако хилиарх одного отряда в любом случае был выше званием эномотарха другого. Другое дело, что он не был его начальником.

Растолковывать это сцепившимся военным Леонтиск, понятно, не стал. В другой раз он с удовольствием посмотрел на продолжение этой ссоры, но не сейчас. Несколько энергичных движений плечом, десяток шагов вглубь толпы — и сын стратега оказался среди совершенно других людей и разговоров.

— Нет, вы посмотрите, как он похож на отца! Ну, чистая копия!

— Кто, молодой Эврипонтид?

— Да нет же, Эвдамид, сын Агиса.

— …нет, юридически он прав, но у нас закон опирается на силу….

— Давай, Пирр! Мы за тебя!

— Заткнитесь, изменники!

— Сами заткнитесь, македонские шлюхи!

— …почему царь не пошлет Трехсот разогнать эту шайку сопляков?

— Потому что они — голос народа.

— Чушь, клянусь богами!

— Замолчите, ничего не слышно!

Леонтиск не пытался вслушиваться в эти пересуды, в этот момент его интересовал один-единственный голос. С каждым шагом, сделанным к трибуне, этот голос становился все слышнее, порой перекрывая гомон зрителей. Леонтиск не жалел усилий, продираясь сквозь сомкнутые плечи, и старался не замечать брани и тычков. Порой его окликали и хлопали по плечу, он, не оборачиваясь, здоровался и продолжал протискиваться дальше. Эвполид старался не отставать.

Когда до солдат, цепью отделявших толпу от эпицентра происходящего действа, оставалось несколько шагов, Леонтиск завяз окончательно. В это время говорил эфор Анталкид.

— …ты настаиваешь, что приговор, вынесенный синедрионом геронтов относительно имущества твоего отца, гражданина Павсания, незако….

— Царя Павсания! — прервал эфора скрежещущий голос. При его звуке, столь близком, у Леонтиска мурашки пошли по коже. — Не забывай, о эфор, титул главы дома Эврипонтидов. Пусть годы, проведенные моим отцом вдали от Спарты, не делают тебя таким забывчивым. Когда-нибудь царем стану я, и тебе следует избавиться от рассеянности до этого момента.

Толпа вокруг ахнула, а сам Анталкид онемел от такой наглости.

— Не боишься ли ты, молодой человек, понести наказание за столь дерзкие слова? — нахмурив брови, произнес эфор Фебид.

— Да поразят меня боги, если я сказал хоть слово лжи, — голос царевича был совершенно спокоен. — Я согласен на любую кару, если хоть в чем-то неправ.

— Будет достаточно того, если ты попридержишь язык, хотя бы до тех пор, пока не станешь царем, — властно молвил царь Эвдамид.

— Если ты им станешь, — хохотнул кто-то, не видимый Леонтиску, из первого ряда зрителей. Сын стратега мог бы поклясться, что это был голос Леотихида.

Эвдамид мрачно посмотрел в ту сторону и продолжал:

— Я думаю, следует вернуться к вопросу обсуждения. Что скажет уважаемый председатель суда?

Один из судей, увенчанный венком председательствующего, поднялся на ноги. Леонтиск узнал Алкида, одного из геронтов.

— Государь, доводы истца, гражданина Пирра, сына Павсания, весьма убедительны и аргументированы.

— Подробнее, если это возможно, — кисло бросил царь.

— Закон совершенно недвусмыслен в том месте, где говорится о том, что имущественные дела не входят в компетенцию герусии.