Балаустион - Сергей Конарев

— Вот как? — удивился Леонтиск.

— Отец хотел бы, чтобы я пошел по его стопам, — вздохнул Эвполид, — но меня самого никогда не интересовала государственная деятельность. Ну не по мне все эти интриги, лицемерие, магистратуры, красноречие, суета… Путешествия, новые ощущения, риск — вот что мое. Возможно, я мог бы стать наемником, собрать несколько сотен молодцов-гоплитов и отплыть за море, помогать сирийским или египетским правителям решать внешние и внутренние заморочки. Но я слишком необходим отцу здесь, в Афинах; сам он занят «большими играми», и заниматься делами семьи зачастую просто не имеет времени. Так и вышло, что как только я надел мужскую одежду, управление финансами и делами дома Каллатидов легло на мои плечи.

— Теперь, наверное, господину Терамену будет нелегко справляться со всем этим без тебя?

Эвполид вздохнул.

— Как тебе, наверное, рассказал отец, пребывание в Афинах стало слишком опасным для моего здоровья. При другом раскладе сил я бы еще поборолся, терпеть не могу оставлять поле боя противнику. Но, не вдаваясь в подробности, скажу, что в нынешней ситуации это — чистое самоубийство, а я хотел бы еще пожить. Будем надеяться, что положение изменится, и не через тридцать лет, а в ближайшее время. Не хотелось бы покинуть родной город навсегда.

— Тебе понравится в Спарте, — Леонтиск ободряюще хлопнул товарища по плечу. — Ты говоришь, что любишь риск и приключения? Тогда тебе самое место у нас, в партии царевича Пирра. Нам предстоит сразиться с Агиадами, одолеть их и вернуть на трон царя Павсания. И — кто знает — быть может, представится случай повоевать и сделать карьеру! Лично я, клянусь Меднодомной, весьма на это рассчитываю.

— Страсть как соскучился по хорошей драке! — сверкнул глазами Эвполид. — Если ты мне это обещаешь, то я с вами!

— Обещаю, обещаю, — усмехнулся сын стратега. — Возможно, еще много покажется! Братики Эвдамид и Леотихид не из тех, кто легко позволит вырвать у себя изо рта пирог власти.

— Тогда выломаем его вместе с зубами! — хохотнул Эвполид, и вдруг, подавшись вперед, протянул руку. — Смотри, вот и маяк Эгины! Мы вышли из аттических вод, оторвались!

— Похоже, на триере, что идет за нами, так не думают, — раздался за спиной хриплый голос капитана. Друзья разом обернулись.

— Что?!

— Да вы не переживайте так, господа, они нас не видят, — успокаивающе поднял руку старый контрабандист. — Не зря же я велел идти без огней.

— А если все-таки заметили? Почему они плывут за нами? — пересохшими губами спросил Леонтиск. Богатое воображение тут же нарисовало, как окованный нос триеры без труда раскалывает фелюгу надвое, и вот уже они все барахтаются в ледяной воде ночного моря, цепляясь за обломки снастей….

Капитан пожал плечами.

— Будем убегать, господин. Если повернуть на юго-запад, по ветру, и поставить большой парус, ни одна военная посудина не угонится за «Вызывающей бурю».

Леонтиск понял, что «Вызывающая бурю» — название фелюги.

— Но тогда мы пойдем к берегу, в глубину Саронического залива, а нам нужно в море, в обход Арголиды, — попытался он показать знание карты.

Капитан издал презрительный звук губами.

— До рассвета еще далеко, и мы можем не раз изменить курс. Повторяю, беспокоиться не о чем, уж доверься старому морскому псу, господин военный.

В голосе капитана прозвучало плохо скрытое снисходительное превосходство моряка над сухопутной крысой. Смешавшись, Леонтиск промолчал. Капитан заговорил с Эвполидом, а сын стратега отправился на корму. Приблизившись под удивленным взглядом кормчего к самому бортику, Леонтиск без труда различил позади, на расстоянии около четырех стадиев, огни крупного судна. Зоркий глаз молодого воина различил даже освещенную фонарем загнутую вверх носовую часть триеры, под которой, на уровне воды, скрывался грозный таран. Через четверть часа тревожных наблюдений Леонтиск заметил, что преследующее судно отстает и смещается вправо, мористее. Еще через полчаса палубные фонари триеры совершенно исчезли из виду. Видимо, их фелюгу действительно не заметили, и даже если военный корабль вышел в море по приказу архонта, то теперь, порыскав немного, он вернется в Зею, военную гавань Пирея. Леонтиск немного успокоился, но еще битых три четверти часа, не смея поверить в удачу, простоял на корме, тревожно вглядываясь в ночь. По истечении этого времени, чувствуя, что сейчас заснет и свалится за борт, молодой афинянин, шатаясь от усталости, пошел искать Эвполида. Найдя его мирно спящим в небольшой каморке, выделенной для них на самом носу судна, под первой палубой, Леонтиск опустился рядом, положил голову на бухту пахнущего сыростью пенькового каната и, подумав, что в Спарте нужно будет попросить царевича очистить его от скверны убийства, провалился в серую пропасть сна.

Алкимах бесформенной сломанной куклой лежал, прислонившись к решетке, а Эльпиника, присев на корточки, дрожащими руками пыталась снять у него с пояса связку ключей. «Быстрее! — кричал Леонтиск. — Быстрее!» И вот они бегут по бесконечно длинному коридору. За решетками камер по обе стороны тоннеля толпятся узники. Изможденные руки трясут ржавые решетки, раззявленные рты выкрикивают его имя. «Леонтиск! Выпусти нас, Леонтиск!» Он с удивлением узнает в узниках своих товарищей. Ион, Феникс, Лих, Аркесил, Энет… И Пирр!!! Царевич тоже здесь, он, в отличие от других, подходит к решетке не спеша и молча смотрит ему в глаза. «Леонтиск, бежим!» — кричит Эльпиника. «Нет, — отвечает он ей. — Я должен спасти царевича». Леонтиск снова поворачивается к решетке, перебирает ключи, чтобы отомкнуть замок, но в руках у него оказываются не ключи, а старая ржавая цепь. В удивлении он поднимает голову и видит, что за решеткой темницы вместо Эврипонтида находится крупный взъерошенный волк. Зверь воет, топорщит загривок, грызет желтыми зубами прутья решетки. «Бежим, Леонтиск, погоня!» Он и сам уже слышит: крики, грохот сапог, лай собак… Откуда здесь собаки? Эльпиника хватает его за рукав, и они бегут, бегут в серый, окутанный дымом коридор. Вот, наконец, и спасительный поворот к колодцу клоаки. На этот раз он заставит Эльпинику прыгнуть первой. Эльпиника… где же она? Обернувшись, он увидел Клеомеда, держащего сестру за руку. «Вот видишь! — кривя тонкие губы, злорадно произнес хилиарх. — Я же говорил тебе, что он низкий человек. А ты, дура… Эй, взять его!» Какие-то дюжие фигуры бросаются по направлению к Леонтиску. «Беги, Леонтиск! — отчаянный крик Эльпиники. — Они ничего мне не сделают, я дочь Демолая!» Он бросается к зеву клоаки. Что такое? Края колодца быстро сжимаются. «Держи его, держи!» — вопят из-за спины. Ширина колодца уже едва ли два локтя. Скоро он не сможет в него протиснуться! Отчаянным прыжком Леонтиск достигает каменного жерла и делает шаг в черную пустоту. Успел! Стенки стремительно летят вверх. Сейчас будет вода, набрать воздуха! Падение продолжается. Скорость все возрастает, замшелая каменная кладка мелькает перед глазами. Что это такое? Куда он летит? Леонтиска охватывает обессиливающий ужас — он догадывается, что падает в Аид, подземное царство мертвых. «Леонти-и-иск!» — слышится сверху отчаянный девичий крик, и, перекрывая его, снизу раздается рокочущий зловещий хохот….

Хохот еще звучал в ушах Леонтиска, когда он открыл глаза и рывком принял сидячее положение. Сердце колотилось, вокруг царила непроглядная темнота. Афинянин все еще не мог понять, приснилось ли ему все, или он находится в Аиде, и теперь ему нужно искать возницу Харона, чтобы тот перевез его через Стикс. А есть ли у него обол, чтобы заплатить угрюмому кормчему? Если нет, то душа Леонтиска будет вечно скитаться между миром живых и царством мертвых… В панике рука юноши дернулась к поясу, где должен был висеть кошель с монетами. В этот момент его слуха достигли звуки реальности. Где-то за бортом глухо плескались волны, переборки корабля тихо поскрипывали, им в унисон посапывал мирно спавший рядом Эвполид.

Прошептав проклятье, Леонтиск опять откинулся на доски. Боги, ну и приснится же такая галиматья! Так можно и обделаться с перепугу, и рассказывай потом, будто съел что-то не то.

Это все море виновато, не зря Леонтиск ему не доверяет. Над этой мрачной стихией летают в ночи злые духи, вызывая у безумцев, пустившихся в плаванье, черные мысли, отчаяние и погибельные сны. Или это Эльпиника вспомнила о нем, и его собственное чувство вины вызвало эти видения? Эльпиника. Перед глазами Леонтиска тут же возник образ ее ярко-алых, растягивающихся в улыбке, пухлых губок и необыкновенных загадочных глаз, в которых никогда не потухает огонек ехидства. Она не побоялась ничего ради него, и теперь… Приступ удушающего беспокойства за девушку охватил Леонтиска как пламя охватывает стог сухого сена. Великие боги, только бы эти подонки ничего не сделали ей. Милая, прости. Что с тобой сейчас? Я вернусь за тобой, что бы ни случилось! Клянусь всеми богами, существуют они или нет, клянусь своей жизнью, своей кровью, я вернусь и заберу тебя с собой. Навсегда.