Балаустион - Сергей Конарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Авоэ, чего уже теперь рассуждать, все вышло, как вышло, — со вздохом проговорил Пирр. — В следующий раз, раз нужно для дела, я буду молчать, даже если Рыжий будет мне под ноги плевать, и пусть сдохнут те, кто говорит, что у меня нет выдержки! А теперь — все ко мне. Послушаем, что за вести привез наш афиненок.
— Командир, я хотел бы представить тебе Эвполида, сына нашего доброго друга Терамена. — Леонтиск не забыл о своем спутнике. — Отец отправил его помочь в наших трудах и боях, и… можешь доверять ему, как мне. Я обязан этому человеку жизнью, а когда выслушаешь мой рассказ, то, возможно, скажешь, что и ты тоже.
— Вот как? — странные желтые глаза царевича изучающе уставились на Эвполида. — Если правда, что ты спас моего друга, благодарю тебя, сын Терамена. Я постараюсь, чтобы ты не разочаровался в благодарности Эврипонтидов. Добро пожаловать, мне нужны крепкие руки и бесстрашные сердца.
— Я буду счастлив служить тебе, Пирр, сын Павсания! — выпалил Эвполид, упав на колено и прижав кулак к груди.
— Ну, не нужно этих церемоний! Ты в Спарте, городе простых солдат, — Пирр повернулся к остальным. — Ну же, идемте. Похоже, наш Львенок снова наловил себе на задницу приключений, и мне не терпится послушать его историю. Однако улица — не место для таких разговоров. Вперед!
Вся окружавшая царевича группа, человек пятнадцать ближайших друзей, сплошь молодых воинов, за исключением увенчанного сединами стратега Брахилла, вышла с агоры улицей Медников, и вскоре достигла небольшого особняка, окруженного стеной и изрядно одичавшим садом. Этот дом принадлежал тетке Пирра, и потому не был конфискован вместе с другим имуществом царя Павсания.
Раб-привратник, издали завидев господина и его гостей, заранее распахнул двери, и все прошли прямиком в андрон, главный зал дома. Здесь их ожидал еще один старый товарищ царя-изгнанника Эпименид, оставленный Павсанием в качестве наставника старшего сына. Эпименид занимал должность младшего казначея-лафиропола при герусии, но большую часть времени посвящал, как и прежде, служению Эврипонтидам. Теперь, когда сын Павсания возмужал, Эпименид сменил роль наставника на статус главного советника. Умный и мягкий, он любил Пирра почти с такой же силой, как собственных детей, и приложил немало сил к тому, чтобы смягчить неукротимый с отрочества нрав наследника Эврипонтидов. Завидев Леонтиска, советник дружелюбно подмигнул ему и с удивлением приподнял бровь при виде незнакомого лица Тераменова сына.
Царевич предложил всем пройти в гостиную-экседру, единственное помещение в доме, оборудованное очагом. Расположившись кто где, спартиаты приготовились слушать рассказ Леонтиска. Арита, младшая сестра покойной царицы, матери Пирра, повелела рабам вынести гостям лук, лепешки, маслины и подкисленную воду — простое спартанское угощение.
Леонтиск начал повествование с момента приезда в Афины, скромно умолчав про свои аргосские увеселения. Пирр и все остальные слушали внимательно, лишь время от времени задавая краткие уточняющие вопросы. Сообщение о заговоре Пирр воспринял спокойно, в отличие от прочих товарищей Леонтиска, отметивших предложение стратега Никистрата сыну и самого стратега весьма хлесткими эпитетами. Рассказ о пребывании в темнице архонта стоил лишь мимолетного сочувствующего взгляда, брошенного царевичем на «спутника»-афинянина. Немного оживило спартанцев живописание сцены побега и боя под землей. Тихо сидевший в стороне Эвполид заработал несколько одобрительных реплик.
Рассказ занял часа два, в течение которых никто не поднялся с места даже для того, чтобы размять ноги. Когда Леонтиск закончил, в экседре повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь тихим журчанием воды из фонтанчика, исполненного в виде стоящей на высокой ножке морской раковины.
Первым молчание нарушил сам Пирр:
— Что скажешь, полемарх? — обратился он к старшему из присутствующих.
Брахилл вздохнул, потер узловатой рукой заросшую седеющей бородой щеку.
— Скажу, курва медь, что опасность нешуточная. И хвала ловкачу-афиненку, сумевшему вовремя предупредить о ней.
Взгляды всех присутствующих на мгновенье скрестились на Леонтиске. Он почувствовал, что к лицу прихлынула краска, но тем не менее был весьма горд собой.
— Не стоит забывать, — чувствуя, что должен что-то сказать, произнес он, — что я не один совершил это. Кроме храброго Эвполида, который сидит перед вами, были и другие, уплатившие жестокую цену за то, чтобы о злодеянии стало известно: Каллик, сын моего друга Менапия и вольноотпущенник Эхекрат погибли, отважный Гилот ранен в подземелье клоаки, моя возлюбленная Эльпиника схвачена, и неизвестно, какова ее судьба. Благодарности стоят эти люди, а я… я легко отделался, и….
Не найдя слов, Леонтиск только махнул рукой. Поврежденное ребро ответило на это резким всплеском боли и афинянин, побледнев, едва не свалился с лавки.
— Вижу, что не так уж и легко, — заметил Пирр. — Тетушка, пригласи Агамемнона, пусть посмотрит нашего доброго афиненка. Сдается мне, он ранен, но изо всех сил пыжится и прикидывается героем.
Тетка Арита, дородная черноволосая женщина, исчезла во внутренних помещениях и вскоре появилась в сопровождении Агамемнона, старого врача Эврипонтидов. Лекарю было уже под сотню лет, он помнил еще рождение и детские хвори самого Павсания, но двигался и разговаривал на удивление бодро. Отозвав Леонтиска в сторону повелительным движением руки, велел снять гиматий и хитон и улечься на холодную каменную лавку, затем принялся изучать синюю опухоль на ребрах чуткими твердыми пальцами. Поворчав немного под нос, старый эскулап достал из большой прямоугольной корзины несколько мелких сосудов с незнакомыми Леонтиску и крайне вонючими ингредиентами и принялся смешивать их в блестящей медной чашке, составляя, по всей видимости, целебную мазь.
Тем временем остальные продолжали разговор. Спартанцев было трудно удивить ранами.
— Прав Терамен Каллатид, сказав, что вы, Эврипонтиды, окончательно допекли римлян, — продолжал свою мысль Брахилл. — За маской этого «альянса» я вижу длинные римские уши. И теперь они решили избавиться от вас раз и навсегда, как это часто бывает — чужими руками, кур-рва медь.
— Пусть меня демоны заберут, если мы это допустим! — воскликнул, сверкнув глазами, крючконосый и скуластый Лих.
— Сказать это легко, малыш… — буркнул Брахилл. — Демоны-то тебя не слышат.
Лих, отвернувшись, чтобы полемарх не видел его лица, беззвучно прошептал ругательство.
— Не скажу, что сильно обеспокоен этой угрозой, — пожал литыми плечами Пирр. — Агиады давно мне угрожают, урод Леотихид так каждый день, и что? Вы, мои друзья, со мной, многие граждане Спарты нас поддерживают, и пока будет так, враги до нас не доберутся.
— Полагаю, на этот раз все много серьезнее, — нахмурив брови, произнес Эпименид. — Все мы слышали, наследник, что сказал твой друг афинянин — они наняли какого-то знаменитого убийцу… Тут не поможет храбрость и поддержка людей, враг нанесет удар исподтишка….
— Я не боюсь… — презрительно скривил губы царевич.
— Ну и дурак, — бросил Брахилл. Щеки Пирра вспыхнули, но осадить старого военачальника, товарища отца, он не посмел. — Надо бояться. И если не за себя, то за всех спартанцев и прочих эллинов. Сейчас вы, Эврипонтиды, являетесь их единственной надеждой, символом и знаменем в стремлении освободиться от римской падали. Что, кур-рва медь, будет со всеми этими людьми, если вы с отцом позволите какому-то подлому псу отправить вас в царство теней? Кто поднимет этих людей, кто заставит их биться за свою свободу? За кем они пойдут? За мной, что ли, или за ним, или за ним?
Кривой палец ткнул наугад в сторону молчавших «спутников».
— А? Молчишь? То-то и оно. Твоя жизнь, волчонок, тебе уже не принадлежит. Она принадлежит всему народу и изволь оберегать ее как самое ценное народное достояние! Усек?
Леонтиск видел краску на лице царевича и разозлился на Брахилла: «Ты прав, прав, старый солдафон, но зачем отчитывать сына царя перед всеми нами, это же удар по его авторитету! Никакого такта, никакой тонкости!» Впрочем, Брахилл, сколько его помнил Леонтиск, всегда был таким — твердым и прямолинейным до грубости.
Пирр облизал верхнюю губу, опустил на мгновенье глаза, потом снова поднял их.
— Я и сам не тороплюсь умирать, — откашлявшись, чтобы скрыть неловкость, произнес он. — В этом мире еще слишком много чего нужно исправить, прежде чем приняться за царство мертвых.
Напряженные лица смягчились ухмылками. Леонтиск улыбнуться не успел, отвлеченный внезапной болью: старикашка-доктор плотно прижал к опухоли пропитанную снадобьем тряпицу и начал прибинтовывать ее узким куском полотна.
— Но, может быть, — продолжил царевич, — заговорщики теперь, когда им известно, что Львенок сбежал, и план их, стало быть, раскрыт, откажутся от него?