Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - Александр Дюма

Наши первые впечатления о новом племени оказались неблагоприятными, хотя, возможно, дело заключалось в нашей пристрастности. Складывалось впечатление, что шейх не располагал той отеческой и одновременно без­граничной властью над своими людьми, какой обладал Талеб. Никто среди тех, кто занял место наших прежних проводников, не имел ни такого честного и мужествен­ного лица, как Арабалла, ни такой веселой и лукавой физиономии, как наш сказочник Бешара. Да и дрома­деры были поменьше ростом, хотя точно такие же худые. Несмотря на все эти наблюдения, которые, впрочем, мы не стали высказывать вслух и оставили при себе, нам предстояло на что-то решиться. Мы оседлали верблюдов, и наш новый проводник Мухаммед Абу-Мансур, или Мухаммед Отец Победы, тотчас подал сигнал трогаться, пустив своего дромадера в галоп. Наши дромадеры после­довали за ним. У нас едва хватило времени обернуться и послать последний прощальный знак нашим славным монахам, еще долго махавшим нам вслед, хотя их голоса до нас уже не долетали.

Вместо того чтобы следовать по дороге, которая при­вела нас к Синаю, мы повернули на запад, по направле­нию к Тору; внезапно у наших ног открылась великолеп­ная долина, и мы устремились вниз с быстротой камней, катящихся по склону. Выехав из монастыря, наш караван помчался головокружительным галопом, однако, по мере нашего продвижения вперед, дорога становилась все труднее, и, вопреки недовольству шейха, мы потребо­вали, чтобы конвой ехал медленнее; но шейх подчинился лишь после того, как от заискивающих просьб мы перешли к категорическому приказу. Так что мы взяли аллюр, позволявший нам, при всей его умеренности, покрывать за час расстояние в три льё. К полудню наш караван достиг горной вершины, откуда нам предстояло в последний раз взглянуть на монастырь. Он находился уже очень далеко от нас, но его стены и сад белым и зеленым пятнышками выделялись на лиловатом фоне гор. Во время этой короткой остановки, разрешения на которую я с великим трудом добился у нашего шейха, мне показалось, что в самом конце только что проделан­ной нами дороги видны какие-то движущиеся черные точки. Я указал на эти точки Абу-Мансуру, воскликну­вшему в ответ, что он распознает в них людей и что люди эти принадлежат к враждебному племени. При этих сло­вах он вновь пустил своего верблюда в галоп, а наши дромадеры, выполняя приказ, отданный проводником, немедленно последовали за ним и послушно взяли тот же аллюр. Вскоре, покинув долину, Абу-Мансур двинулся по руслу какого-то горного потока, куда мы спустились со скоростью лавины.

Такая адская скачка продолжалась семь часов, и наш конвой не проявлял ни малейшей готовности сделать привал, как вдруг позади послышались крики. Оберну­вшись, мы увидели Арабаллу: покрытый пылью, растре­панный, с полуразмотанным тюрбаном на голове, он стремительно мчался на своем дромадере вслед за нами. Увидев его, Абу-Мансур хотел было увеличить скорость, но мы заявили, что не намерены подражать ему, не дождавшись объяснений, а если наши верблюды, после­довав за его дромадером, не пожелают остановиться, мы разнесем им головы пистолетными выстрелами; так что шейху пришлось сделать остановку. Через несколько минут, сметя все препятствия на своем пути, Арабалла уже находился рядом с нами. Прежде всего он жестами дал нам понять, как ему радостно нас видеть; затем, устремившись к Абу-Мансуру, державшемуся в стороне, он резким и грубым тоном, с горящими глазами обра­тился к нему со словами, понять которые мы не могли, но, судя по всему, это были оскорбительные упреки. Вместо ответа шейх подал сигнал трогаться в путь. Тогда Арабалла схватил его за руку, однако Абу-Мансур высво­бодился и вновь приказал пуститься в галоп. Арабалла тотчас же бросился вперед и, поставив своего хаджина поперек дороги, преградил путь каравану; шейх потянулей рукой к ружью, а его арабы взмахнули копьями; увидев, что настал момент вмешаться в спор, мы достали пистолеты и кинулись на помощь нашему старому другу, угрожая открыть огонь, если враждебные действия про­тив него не будут тотчас же остановлены. Абу-Мансур, видя, что нас всего четверо против него и его четырна­дцати арабов, казалось, пребывал в сомнении, не зная, что ему предпринять, как вдруг позади нас послышались новые крики: их издавали Талеб и Бешара, в свою оче­редь спускавшиеся в лощину и мчавшиеся так, словно у их верблюдов выросли крылья; это подкрепление, при­давшее новые силы нашему сопротивлению, явно поуба­вило решимости у наших противников. К тому же позади Талеба и Бешары, на вершине горы, начали появляться один за другим наши прежние проводники, так что теперь, помимо сознания, что мы бьемся за правое дело, у нас был и численный перевес. Бешара и Талеб, галопом несшиеся на дромадерах и облаченные в белые бурнусы, словно призраки стремительно промчались мимо нас, выкрикнув на скаку слова приветствия, и бросились к Абу-Мансуру. Арабы, со своей стороны, ринулись на выручку своему вождю. Шейх, чувствуя поддержку, тоже начал повышать голос. Тем временем, крича и угрожая, подъехали остальные члены конвоя: каждый из них потрясал копьем или ружьем; мы поняли, что сражение неминуемо, если не вмешаться в это противостояние, и бросились в самую гущу схватки, стараясь изо всех сил перекрыть своими голосами этот адский шум.

Сначала мы лишь увеличили суматоху и усилили пере­бранку; наконец стали слышны приказы г-на Тейлора, и его власть была признана. Прежде всего он велел всем замолчать, затем отделил наших старых друзей от наших новых проводников, приказав одним ехать справа от нас, а другим — слева, и отложил все объяснения до вечер­него привала, пообещав разобраться со всеми по спра­ведливости. После этого Талеб предложил нам спешиться и оседлать наших прежних дромадеров, но г-н Тейлор осознавал, что такой маневр, помимо того, что он повле­чет за собой потерю времени, еще и подольет масла в огонь. А если прозвучит хоть один выстрел, прольется хоть одна капля крови, то в том состоянии ожесточен­ности, в каком находились противники, всякое улажива­ние ссоры станет невозможным. И потому он ответил, что мы спешимся на месте привала, и твердым голосом повторил приказ трогаться в путь. Друзья и недруги повиновались, и два отряда, выстроившись в две линии по правую и левую сторону от нас, молча двинулись под лучами палящего солнца, следуя в прежнем направлении, но на этот раз обычным аллюром. Оба шейха ехали ноз­дря в ноздрю во главе каравана: Абу-Мансур с видом смущенным и одновременно угрожающим, Талеб — насмешливым и высокомерным. Что же касается Бешары, то он занял свое привычное место возле меня и, как всегда мешая французские