Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - Александр Дюма

В условленное время, то есть около одиннадцати часов утра, Талеб вместе с нашим конвоем приехал в мона­стырь и попросил позвать путешественников; монахи сообщили ему, что еще утром мы покинули монастырь вместе с шейхом Абу-Мансуром, явившимся к нам от его имени, и поехали по дороге на Тор. Тотчас же, не теряя ни минуты, весь отряд устремился вслед за нами со всей скоростью, на какую были способны их верблюды: самые быстрые из дромадеров мчались впереди, но и все осталь­ные вполне соответствовали своей славе проворных и неутомимых скакунов. Так поочередно и появились у нас на глазах Арабалла, Талеб и Бешара, следовавшие на некотором расстоянии друг от друга, словно Куриации. Славный малый рассказывал нам все это с жаром и радо­стью, какие приятно было видеть. Я пообещал ему, что уже на следующее утро пересяду на своего прежнего хад- жина, который бежал позади нас, удерживаемый в поводу одним из арабов; следует сказать, и сейчас было самое время в этом признаться, что знакомство с моим новым дромадером убедило меня, насколько я поспешил, жалу­ясь на жесткий ход прежнего; в связи с этим я принес свои извинения Бешаре и попросил его передать их тому, кого они касались.

Дав эти разъяснения, Бешара, испытывавший священ­ный ужас перед тишиной, перешел к чисто пастораль­ному сюжету: он рассказал мне о счастливых днях, только что проведенных им в родном племени и в кругу семьи. Арабы молоды душой, и их сердца распахнуты для всех переживаний, дарованных нам природой. Стоило Бешаре погрузиться в море чувств, как он поведал мне от начала и до конца историю своей любовной страсти. В шатрах редко случаются препятствия на пути к браку, и они мало изменились со времен Иакова и Рахили. Влюбленный арабский юноша должен в каком-нибудь походе против соседнего племени проявить либо отвагу, либо находчи­вость, в зависимости от того, чем наградила его при­рода — силой льва или хитростью змеи. Вот этим послед­ним достоинством и обладал Бешара, способный скорее советовать, какие действия надо предпринять, чем самому их осуществлять. Но если в военное время грубая сила Арабаллы брала верх над умом Бешары, то, напротив, прелесть мирных дней и развлечения пастушеской жизни благоприятствовали ему намного больше, чем его това­рищу; и потому путь к сердцу своей Рахили он отыскал благодаря присущим ему красноречию и поэтическому дару. Он дошел в рассказе до описания внешности своей прекрасной возлюбленной и уже начал сравнивать ее глаза с глазами газели, а гибкость ее стана — с гибкостью пальмы, как вдруг мой дромадер, никак меня к этому не подготовив и ни единым движением не выдав заранее своих намерений, опустил голову, просунул ее между ног и вознамерился исполнить кульбит, точь-в-точь, как это присуще проделывать детям. Я бросился в сторону, седло ударилось обеими шишками о землю, а глупое животное принялось с наслаждением кататься по песку, но, к сча­стью, не там, где был распростерт я. Если бы не это удачное обстоятельство, я оказался бы расплющен.

Всегда следует воздавать должное людям: Бешара ока­зался на земле почти одновременно со мной; однако я тотчас поднялся и, когда он подошел, уже стоял на ногах, целый и невредимый, но с несколько удивленным видом, какой и полагается иметь человеку, с которым подобное происшествие произошло впервые. Как я сразу же выяс­нил, то развлечение, какому продолжал предаваться мой дромадер, было всего лишь грубоватой шуткой, обычной у животных его породы, их манерой повеселиться. Кстати, по уверению Бешары, мое падение было на ред­кость искусным: я упал, как настоящий араб, и даже он сам, восхвалявший себя как наездника, не мог бы про­делать это лучше. Пока я со скромным видом принимал поздравления Бешары, подъехал Талеб; он видел мое вынужденное приземление и, пользуясь этим обстоятель­ством, чтобы вернуться к своей излюбленной мысли, предложил мне пересесть на моего прежнего хаджина, лучше выдрессированного и неспособного на подобные проступки. Я последовал его совету, сел верхом на своего прежнего дромадера и после первого же шага признал свое седло, так хорошо набитое с нижней стороны, при­легающей к спине животного.

Наконец мы достигли подножия горы: именно это место было выбрано для лагерной стоянки. Оба шейха кудахтаньем подали сигналы своим хаджинам, и те, раз­деляя вражду хозяев, опустились на колени в отдалении друг от друга. Однако нашу палатку устанавливали общими усилиями арабы из обоих отрядов, поскольку ни одна из сторон не желала отказываться от прав, которые она считала своими. Абдалла тотчас вернулся к своим обязанностям и отдался такому важному делу, как при­готовление ужина, а мы сделались судьями, призванными разобраться в том, что произошло утром.

Талеб в качестве истца начал речь первым: по его сло­вам, накануне того дня, когда мы должны были уезжать, он получил сообщение от Абу-Мансура, извещавшего его, что наш отъезд состоится не раньше, чем через три или четыре дня, поскольку мы увидели в монастыре так много интересного, что у нас появилось намерение про­длить свое пребывание у монахов. В этой прекрасно сочиненной истории была, тем не менее, подробность, способная вызвать недоверие: вместо монастырского служителя, которому, вполне естественно, надлежало выступить в подобных обстоятельствах в роли гонца, это известие принес араб из племени, пользующегося доста­точно дурной славой в отношении своей честности; так что посланец показался Талебу крайне подозрительным. И потому шейх, хотя и поблагодарив его за известие, принял твердое решение на всякий случай навестить нас наутро; мы же, менее проницательные, чем Талеб, позво­лили похитить себя, словно три мешка с товаром. Так что наши арабы, еще до своего приезда в монастырь настро­енные на подозрения, тотчас перешли от удивления, когда они нас там не застали, к желанию заполучить нас обратно: они пустили своих дромадеров вскачь, а поскольку эти дромадеры были крупнее тех, на каких ехали мы, преследователям удалось быстро нас догнать.

Затем в свой черед поднялся обвиняемый, который, несмотря на присущую арабам хитрость и изворотли­вость, явно испытывал растерянность из-за положения, в каком он оказался, и в произнесенной им защититель­ной речи давала себя знать невыгодность его позиции.

— Я хотел, — сказал он, — использовать военную хитрость, но это была ошибка, поскольку все права и так были на моей стороне: путешественники не принадлежат какому-то одному племени, а раз наши племена нахо­дятся в дружественных отношениях, им следует пользо­ваться равными правами; если бы путешественников всегда сопровождало одно и то же племя, другие умерли бы с голоду. Раз Талеб вел вас сюда, мне следует вести