Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - Александр Дюма

к отправлению, пустив своего дромадера в галоп. Мы последовали его примеру и шесть часов подряд неслись во весь опор, не в силах разгадать причину такой спешки. Наконец около полудня на горизонте показались колодцы Моисея, где мы делали привал на пути в монастырь; дромадеры при­бавили скорость, за целое льё почуяв свежесть, исходя­щую от этих источников. Достигнув пальм, они сами опустились на колени, а наши арабы стали устанавливать палатку, проявляя расторопность и рвение, каких я не замечал у них никогда прежде; несколько минут спустя проявленные ими проворство и услужливость получили объяснение: у нас не было больше никакой еды; финики, сахар, мишмиш, кофе, изюм — все было съедено нашим конвоем. Тогда мы решили наброситься на злополучные лепешки, вызывавшие у нас такое пренебрежение нака­нуне; однако наша неприязнь к ним не ускользнула от внимания проводников, и, пока мы спали, они пустили в ход остатки муки, использовав раскаленные угли.

К счастью, воды было в изобилии: каждый из нас выпил целый кувшин, после чего, как ни хотелось нам отдохнуть и как ни велика была у нас потребность в отдыхе, мы немедленно пустились в дорогу; крайность, в которой мы оказались, придавала нам силы: необходимо было своевременно прибыть к переправе через Красное море, иначе нам предстояло голодать еще целый день и целую ночь. Что же касается наших верблюдов, то они, казалось, были сделаны из стали и, как солнце Людо­вика XIV, черпали силу в движении. Мы проделали от двенадцати до пятнадцати льё утром и примерно еще половину такого же расстояния с двух до пяти часов пополудни. Наконец, обессиленные, запыхавшиеся, мы подъехали к броду, но было слишком поздно: вода уже поднялась высоко.

Положение складывалась не из приятных, так как у нас не было с собой даже воды; надеясь вовремя прибыть к переправе и положившись на арабов, которые, не желая нас огорчать, говорили об этом со всей уверенностью, мы не позаботились запастись водой из колодца и теперь в буквальном смысле слова умирали от голода и жажды. Если бы солнце палило во всю силу, мы бы определенно сошли с ума; наконец Бешара, видя наше отчаяние, сообщил нам, что иногда на противоположном берегу поджидает перевозчик со своей лодкой; если выстрелить из пистолета в воздух, что служит для него сигналом, он, возможно, приплывет за нами. Не успел Бешара догово­рить, как я уже выстрелил; проведя в тревожном ожида­нии минут десять, мы с огорчением поняли, что нас не услышали. Тогда г-н Тейлор приказал открыть огонь из всего нашего оружия одновременно. На этот раз маневр увенчался полным успехом: мы увидели, как долгождан­ная лодка отошла от противоположного берега и заскользила по волнам. Через четверть часа она прича­лила к нашему берегу; мы тотчас ринулись в нее, подав знак Абдалле и Мухаммеду следовать за нами. Что же касается арабов, то они остались стеречь наш багаж; но, высадившись на сушу, мы сразу же позаботились отпра­вить им Мухаммеда с провизией, а сами двинулись в Суэц, изо всех сил, какие при нашем голодном желудке у нас еще оставались, работая ногами. Наконец, по-прежнему бегом, мы ворвались к г-ну Команули, который встретил нас с распростертыми объятиями и предоставил нам комнату Бонапарта. К стыду своему должен признаться, что мы вошли в нее, испытывая совсем иные чувства, нежели те, какие владели нами, когда мы впервые перешагнули ее порог. Нам и в самом деле требовалось нечто более питательное, чем воспоми­нания, какими бы героическими они ни были.

У г-на Команули достало любезности пойти навстречу нашим желаниям, хотя, по правде сказать, я считаю, что по крайней мере половину дороги к нему мы прошли сами; так или иначе, нам был подан приготовленный на скорую руку ужин, за который он принес нам свои изви­нения, а мы выразили ему нашу благодарность.

Когда ужин завершился, мы подошли к окну: оно выходило на Суэцкий порт, и мы стали наслаждаться морской прохладой. Наше бодрствование у окна продол­жалось до глубокой ночи, ибо, как ни велика была у нас физическая потребность в отдыхе, волнения, которые мы пережили, и мысли об опасностях, которых нам только что удалось избежать, не давали нам уснуть. На память нам приходили наши ежевечерние привалы с их всевоз­можными приключениями; пустыня с ее концертом шакалов и гиен, следами ящериц и змей на песке, обжи­гающим солнцем и смертоносным хамсином была уже всего лишь воспоминанием, однако воспоминанием совсем свежим, к которому, если так можно выразиться, мы могли бы еще прикоснуться рукой и которое, как ни близко оно было от нас, уже представало в нашем вооб­ражении во всей своей поэтичности и всем своем вели­колепии. С тех пор расстояние и время сделали эти вос­поминания лишь еще значительнее, и по прошествии восьми лет все приятные и все страшные переживания, связанные с этим удивительным путешествием, настолько по-прежнему волнуют мое сердце, что я не колеблясь, если бы мне представилась возможность туда вернуться, согласился бы испытать их снова, пусть даже ценой той же усталости и тех же опасностей.

XVIII. ГУБЕРНАТОР СУЭЦА

На следующий день мы прежде всего нанесли визит губернатору Суэца; по-видимому, нас горячо ему реко­мендовали, а может быть, наша любезность оставила у него приятнейшее воспоминание, но, так или иначе, он оказал нам поистине братский прием. Не успели мы войти, как нам принесли в тех же самых серебряных кув­шинах ту замечательную воду, о какой я так часто с печа­лью вспоминал в течение трех недель, пока мы тщетно пытались отыскать подобную ей. После воды настал черед трубок и кофе, а после трубок и кофе последовал рассказ о наших приключениях.

Мухаммед переводил то, что я говорил, и это давало мне возможность судить, следя за доброжелательным и серьезным лицом паши, о впечатлении, которое произ­водили на него различные события нашего путешествия. Мошенничество Отца Победы, казалось, весьма его поза­бавило; но больше всего меня удивила своего рода радость, читавшаяся на его лице, когда я вполне бесхи­тростно и не преследуя ровным счетом никаких целей изобличил наших арабов в мелкой краже. В этом месте он остановил меня и заставил дважды повторить эпизод с мишмишем, сахаром и кофе, а затем потребовал про­должения, и по его сияющему виду было вполне понятно, что даже в переводе мое повествование доставляет ему огромное удовольствие. Это позволило мне составить весьма высокое мнение о вкусе губернатора и искренне пожалеть о том, что он не может оценить мой рассказ в оригинале. Когда я завершил нашу