Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - Александр Дюма

безумный бег тотчас возобно­вился, но на этот раз без всяких остановок и отклонений в сторону и проходил по следам двух шейхов, которые, ввиду серьезности обстоятельств, сами встали во главе каравана. Мы шли прямо к цели, но у нас не имелось возможности спросить, что это была за цель; понятно было лишь одно: если нам не удастся ее достигнуть, мы погибли.

Пустыня была величественна и мрачна; казалось, что она живет, трепещет и до самых недр содрогается от гнева. Превращение совершилось мгновенным и стран­ным образом: на смену вчерашнему оазису, отдыху у под­ножия пальм и освежающему сну под журчание источ­ника пришли раскаленные пески, резкие толчки дромадеров и неутолимая, нечеловеческая, безумная жажда; жажда, которая заставляет кипеть кровь, заколдо­вывает взор и вынуждает того, кого она пожирает, видеть озера, острова, деревья, ручьи, тень и воду.

Не знаю, происходило ли с другими то же, что со мной, но меня мучило настоящее безумие, я находился в забытьи, в беспрестанном бреду, порожденном буйством моего воображения. Время от времени наши дромадеры бросались на раскаленный песок и разрывали его голо­вой, пытаясь найти под его поверхностью какое-то подо­бие прохлады; потом они поднимались, такие же лихора­дочно возбужденные и задыхающиеся, как мы, и продолжали свой фантастический бег. Не знаю, сколько раз повторялись эти падения и каким образом нам посчастливилось не оказаться раздавленными копытами наших хаджинов и не остаться погребенными в песке; я помню лишь, что едва мы падали на землю, как Талеб, Бешара и Арабалла тотчас же оказывались рядом, гото­вые прийти на помощь, но безмолвные, как привидения; они ставили на ноги людей и верблюдов и, молчаливые и по-прежнему закутанные в свои плащи, вновь пуска­лись в путь. Я убежден, что если буря продлилась бы еще час, мы все погибли бы. Но внезапно пронесшийся порыв ветра вдруг очистил горизонт, как если бы у нас на глазах отдернули театральный занавес.

— Мукаттаб! — закричал Талеб.

— Мукаттаб! — подхватили все арабы.

Затем между нами и горой вновь выросла песчаная стена, но Господь, словно желая вдохнуть в нас силы, уже показал нам желанное прибежище.

«Мукаттаб! Мукаттаб!» — повторяли мы, не зная, что такое Мукаттаб, но догадываясь, что это прибежище, спасение, жизнь. Несколько минут спустя мы, как змеи, проскользнули в глубокую пещеру, пропускавшее сквозь узкое отверстие немного света и немного жаркого воз­духа, тогда как наши верблюды, опустившись на колени и повернув голову к скале, уже застыли в неподвижности и со своим серым мехом, припорошенным песком, похо­дили на каменные изваяния. Мы же, не заботясь ни о палатке, ни о ковре, ни о пище, улеглись вповалку, нахо­дясь во власти одновременно оцепенения и нервного возбуждения, погрузившись в нечто среднее между сном и горячечным бредом, и так, без слов, без сна, без дви­жения, лежали до следующего утра, распростертые лицом вниз, словно статуи, сброшенные со своих пьедесталов.

Ураган не прекращался, и мы слышали, как он воет снаружи; однако мало-помалу его завывания стихли. К середине дня он почти совсем утратил свою силу и теперь уже сам, в свой черед, хрипел в предсмертной агонии. Вот уже тридцать часов мы ничего не ели, и чувство голода вернуло нас к жизни; что же касается жажды, то она не покидала нас ни на минуту. Абдалла поднялся и начал готовить обед. Тем временем арабы обследовали все уголки пещеры, пытаясь найти какой-нибудь родник, но поиски их были тщетными, так что нам пришлось довольствоваться испорченной водой из бурдюков. Уны­лые и хмурые, мы ели наш скудный обед, состоявший из риса и фиников, когда к нам подошел Мухаммед, храня на лице то жалобное выражение, какое было у него вся­кий раз, когда он хотел о чем-нибудь попросить. Арабы, следуя своей похвальной привычке, не взяли с собой ничего съестного, а между тем конвой удвоился. Так что нам пришлось разделить на тридцать человек обед, кото­рый, как предполагалось, Абдалла готовил на троих, но, явно предвидя, что произойдет дальше, сделал с несколько большим размахом; каждый араб получил пол­ную пригоршню риса и один финик; мы, по правде ска­зать, съели ничуть не больше.

На третий день ветер переменился, и, несмотря на хмурый вид неба, мы покинули пещеру Мукаттаба, ибо нам было понятно, что при сильно возросшем числе едо­ков наших запасов провизии не хватит на то, чтобы делать остановки в пути.

Выйдя на дневной свет и взглянув друг на друга, мы ужаснулись, настолько каждый из нас стал походить на привидение. Испытания, выпавшие нам в эти три дня, наложили на всех глубокий отпечаток: у нас были тусклые, остекленевшие глаза, сухая кожа, прерывистое дыхание и ощущение разбитости во всем теле. Вскоре мы увидели море, и поскольку какое-то время наша дорога шла прямо по его берегу, арабы бросились к воде, набрали ее в рот и, возвратившись, стали вдувать ее в ноздри своих дромадеров, что тут же вернуло животным весь их пыл. У меня появилось желание искупаться, но я не решился на это, опасаясь, что не смогу удержаться и начну пить воду. Впрочем, при всей солености морской воды, она наверняка не показалась бы мне более зловон­ной и менее пригодной для питья, чем вода из наших бурдюков.

К вечеру арабы отыскали, наконец, водоем. Тем не менее, опасаясь, что неутолимое желание пить эту ледя­ную воду, да еще после столь длительного воздержания и такой страшной жары, может навредить нашему здоро­вью, они поставили палатку на некотором удалении от водоема, и несколько минут спустя Бешара принес нам полные кувшины. Это был настоящий праздник, и у нас даже появилось желание есть. Казалось, что вода обла­дает способностью вызывать аппетит и что такое же дей­ствие она оказала на наших арабов, ибо ночью, чтобы увеличить свой рацион, они уничтожили все наши запасы сахара и остатки мишмиша. Что же касается фиников, то последние из них мы съели еще в пещере Мукаттаба.

Исчезновение продуктов обнаружилось на следующее утро, когда Абдалла подал нам на завтрак лишь свои отвратительные лепешки, которые мы никогда не ели, изюм и кофе. Мы попросили что-нибудь другое, и тогда он сказал нам правду. Радость, что опасность миновала, и уверенность в том, что лишь безотлагательная потреб­ность подвигла наш конвой на такой грабеж, сделали нас менее суровыми, и наша снисходительность вскоре при­несла свои плоды: вечером, доев вместе с нами послед­ние зернышки риса, которого, правду сказать, оставалось не так уж много, арабы прикончили кофе и изюм.

На следующий день, при лучезарной погоде, мы вновь тронулись в путь; Талеб подал сигнал