Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - Александр Дюма

к нему, чтобы на него посмотреть, услышал воззвавший к нему из середины куста голос Божий: «Моисей, Моисей!» И Моисей ответил: «Вот я!»

«И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих; ибо место, на котором ты стоишь, есть земля свя­тая.

И сказал: я Бог отца твоего, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова.

Моисей закрыл лице свое, потому что боялся воззреть на Бога.

И сказал Господь: я увидел страдание народа моего в Египте и услышал вопль его от приставников его; я знаю скорби его и иду избавить его от руки египтян и вывести его из земли сей в землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед, в землю хананеев, хеттеев, аморреев, фере- зеев, евсеев и иевусеев.

И вот, уже вопль сынов Израилевых дошел до меня, и я вижу угнетение, каким угнетают их египтяне.

Итак пойди: я пошлю тебя к фараону; и выведи из Египта народ мой, сынов Израилевых».[16]

Осмотрев во всех подробностях апсиду, мы перешли в ризницу, а затем в боковые приделы. Повсюду стены покрыты византийскими иконами, поразительно стран­ными, но исполненными величия и высоких чувств.

Выйдя из церкви, мы остановились, чтобы полюбо­ваться дверями. Они разделены на прямоугольные створы, каждая филенка в которых содержит прекрасно сохранившуюся расписную эмаль изумительного рисунка. Затем монахи повели нас в мечеть; греческому мона­стырю, в знак своего подчинения, пришлось возвести на собственной территории, окруженной священными сте­нами, турецкую постройку: это печать фирмана, позво­ляющего монахам отправлять христианский культ на мусульманской земле. Показывая ее нам, святые отцы не преминули заметить, что мечеть обветшала и заброшена; но, какая ни есть, она вызывает гордость у магометан и невыразимо печалит и унижает несчастных иноков.

В библиотеке, куда нас затем проводили, содержится огромное количество рукописей, которые монахи никогда не раскрывают и ценность и значимость которых оста­нутся неизвестными до тех пор, пока какой-нибудь моло­дой ученый из Европы не затворится на год или два среди этих запыленных шкафов. Некоторые из этих руко­писей имеют деревянные переплеты с серебряными ара­бесками. Нам показали Новый Завет, целиком перепи­санный, если верить преданию, рукой императора Феодосия; он украшен портретами четырех евангелистов, изображением Иисуса Христа и несколькими рисунками, представляющими главные сцены из Евангелия.

Потом мы одну за другой посетили двадцать пять небольших часовен, расположенных в различных дворах монастыря; все они примечательны богатством отделки и росписями в византийском стиле, покрывающими их стены. Вслед за тем проводник повел нас по сводчатому подземелью с довольно пологим спуском; подойдя к его концу, он открыл окованную железом дверь, и мы вышли в сад.

Сад этот — чудо терпения и трудолюбия. Чтобы устро­ить его, пришлось на спинах верблюдов привезти сюда из Египта плодородную землю, взятую на берегах Нила, и насыпать ее на гранитных склонах горы достаточно толстым слоем, чтобы саженцы крупных деревьев могли пустить здесь свои корни; затем, направляя текущие с гор воды, создать оросительную систему, способную про­тивостоять ненасытному жару солнца, и, наконец, обречь себя на ежедневный, ежечасный и ежеминутный труд, чтобы вырастить и сохранить в этом огненном краю, где небо похоже на раскаленную чугунную плиту, хрупкие растения.

Кажется, правда, что Бог, как и во времена древности, все еще говорит со своими верующими языком чудес. Прекраснейшие деревья и лучшие плоды, какие мне когда-либо доводилось видеть, служат наградой за этот труд, в который вначале, должно быть, было вложено больше веры, чем надежды; монастырский виноград более всего напоминал тот, какой посланцы Израиля принесли из Земли Обетованной: одна гроздь, сорванная нами с виноградной лозы, весила восемнадцать фунтов.

Мы продолжали прогулку среди благоуханных апель­синовых деревьев, аромат и тенистая листва которых казались нам особенно восхитительными после недавних привалов на раскаленном песке и изнурительных пере­ходов по пустыне; сквозь кроны деревьев, этот изуми­тельный зеленый купол, радовавший взор путешествен­ников, которые так долго не имели никакого другого укрытия, кроме иссушенного полотна палатки, видне­лось светлое небо со скользящими по нему редкими розовыми лучами заходящего солнца; каждое мгновение мы вздрагивали, словно опасаясь ошибиться, когда до нас доносилось журчание источника, бьющего из-под какой-нибудь скалы. Надо прожить какое-то время в пустыне, чтобы понять, как отрадно для глаз зрелище деревьев, а для слуха — журчание воды, то есть как при­ятны картины и звуки, столь привычные на нашей, евро­пейской земле, равно как нельзя понять, живя только на ней, что однажды от этих столь простых радостей может в волнении забиться наше сердце.

На краю этого земного рая мы увидели Мухаммеда и Абдаллу, оживленно беседующих с садовником. Едва заметив нас, он тотчас подошел к нам и с поклоном про­изнес по-французски:

— Здравствуйте, друзья.

Эти два слова прозвучали как далекое и сладостное эхо нашей родины. Мы поторопились ответить ему на том же языке, но увы! Все познания бедного садовника ограничивались этими двумя словами. Это был казак, принимавший в 1814 году участие во взятии Парижа и сумевший во время оккупации выучить несколько фран­цузских фраз, с тех пор уже забытых им, но в памяти его остались два заветных слова, которыми он нас и привет­ствовал; по возвращении в Московию его хозяин, весьма ревностный православный христианин, отправил его в Синайский монастырь, где он и находился уже десяток лет.

Тем временем быстро спускалась ночь; мы вернулись через железную дверь, защищавшую с этой стороны монастырь от нападений арабов, и впервые за долгое время спали спокойным сном, который не нарушали ни боязнь змей, ни жуткие концерты шакалов и гиен.

На следующее утро мы поднялись с рассветом: в этот день нам предстояло взобраться на гору Синай и посе­тить все святые места, связанные с именем Моисея. В сопровождении одного из святых отцов, пожелавшего послужить нам проводником, мы направились к выходу, но не к двери, а к окну, и сели, как и накануне, верхом на палку; ворот стал медленно раскручиваться в обрат­ную сторону, и через несколько минут мы все четверо уже стояли у подножия стены. Веревка тотчас пришла в движение и, скрывшись в окне, вновь прервала всякую связь между пустыней и монастырем.

Гора Хорив является одним из отрогов Синая, закры­вающим собой его вершину, увидеть которую со стороны равнины поэтому невозможно. Мы двигались по лощине, выложенной большими каменными плитами правильной формы: эти плиты, принесенные сюда монахами, некогда составляли удобную лестницу, с помощью которой можно было взобраться на самую вершину святой горы. В наше время ступени этой лестницы раздвинуты дождевыми водами, потоками устремляющимися вниз в ненастные дни, и расколоты камнями, время от времени