Кремовые розы для моей малютки - Вита Паветра
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Господин комиссар уже прикидывал: пока криминалисты будут осматривать тело и место происшествия, ему предстоит все разузнать. Красота… надо же! Посмотрим, что там за красота такая, мужчина — и тот ужаснулся. Одно хорошо, несчастная женщина немного успокоилась. Хотя такая силачка, великанша вряд ли станет биться в истерике, одернул себя Фома.
Хильда-Стрелиция все писала. «А потом пришла хозяйка и сказала, что гостю не понравился миндальный крем, он упал и умер. Ну, я и пошла.»
Она подвинула листок господину комиссару. Тот быстро прочитал. Нахмурился.
— Куда пошла?
«Выносить труп. Шла и думала: странный он. Вкусный же крем, Глори мешала. Она умеет», быстро написала Хильда-Стрелиция.
— Почему не вызвали врачей и полицию?
«А зачем?»
— Как это «зачем»? Что если его можно было спасти? И сообщить о несчастном, кхм… случае — необходимо. Полагается так.
«Я все делала, как хозяйка велела. А он все врал, что жених. А сам обзывался».
Из глаз ее вновь закапали слезы. Руки дрожали, и буквы ложились на бумагу вкривь и вкось, но она все писала.
«Кричал: уйди с дороги, дебилка. Связался на свою голову. Чтоб ты сдохла… и другое обидное».
Фома глядел на нее с жалостью.
— Выход из подвала найти не мог, что ли?
«Не мог. Обзывался, с кулаками лез. Я его немного стукнула. Больше не дрался потом, тихо лежал. Потом встал. А там и хозяйка явилась. Моя сестра не виновата, он сам умер, сам! А злых людей слушать не надо!»
— Это вы привезли его на стоянку, — догадался Фома. — Перенести через забор — там, где «слепой угол», перелезть самой доволочь или донести труп на руках до машины и, наконец, усадить там… для вас совсем нетрудно. Не правда ли?
Хильда-Стрелиция вздрогнула и замотала головой. Нет! Нет-нет-нет! В ее глазах застыл ужас, а губы кривились: не убивала, не убивала… ни я, ни сестра!
— Я знаю, что в смерти этого жулика вы с сестрой неповинны, — смягчился Фома. — Вы привезли его уже мертвого. А до этого держали где? В погребе?
Отрицающий жест.
— Значит, в холодильнике? Промышленных размеров то есть в отдельной комнате?
Согласный кивок.
— Он находится в пристройке или в доме?
Она схватила бумагу и быстро написала: да. В нижнем ярусе, вход со двора. Тринадцать ступенек вниз.
— Спасибо. Теперь, будьте любезны, подпишите ваши свидетельские показания, — произнес Фома, не до конца веря своей удаче.
И она все подписала.
— Объявляйте группу на выезд, — сказал господин комиссар, поспешно надевая плащ. Обернулся к Хильде-Стрелиции и, не терпящим возражений тоном, произнес: — Два офицера поедут с вами, мисс.
Она печально кивнула.
Тело мертвой великанши напоминало куклу, сломанную чьими-то злыми руками. В нем почти не оставалось ничего человеческого, вот же странность. К этому невозможно привыкнуть, с горечью, подумал господин комиссар. Хоть ты сто лет живи и наблюдай подобное.
— Мышьяк, — сказал судмедэксперт. — Все признаки налицо. Прямо классика, хоть ты снимай — и в учебник. Бедняга, она позвала бы на помощь…если бы могла.
— Если бы могла, — хмуро откликнулся господин комиссар.
Банку с мышьяком отыскали почему-то в кухонном шкафу. На одной из верхних полок, рядом с ванильным сахаром и сахарной пудрой. Чуть поодаль разместились банки с мукой и пряностями. Все в абсолютно одинаковых банках мутного голубого стекла. Бог весть почему, не подписанных.
— Убийца не нашел ничего другого или просто сильно торопился. И притравил беднягу, будто крысу, — покачал головой судмедэксперт.
— Вы всегда храните отраву вместе с продуктами? — спросил Фома. — И как она, кухарка, могла перепутать банки? Ванильный сахар и мышьяк… м-да.
— Что вы хотите, господин комиссар, — поджала губы миссис Тирренс. — Бедняжка была не в своем уме. Наверное, устала: последнее время заказов у нас многовато. Их всегда хватало, но сейчас — особенно. У моих «кремовых роз» — идеальная репутация, думаю, вам это хорошо известно. Перетрудилась, бедняжка, народ шел почти без остановки… вот и помутилось сознание. Да еще и запила все это ромом.
— Ваша служанка, Фрида Петерссон, была пьяницей?
— Что вы, господин комиссар, как можно! Просто она считала себя трехъярусным шоколадным тортом, в помрачении своем, и страшно боялась, чтобы ромовая пропитка не испарялась. Бисквит без рома — сухая, безвкусная лепешка. Просто дрянь. Укор ее кулинарному таланту. Вот и «пропитывалась» вечерком. Иногда.
— И в этот раз — особенно щедро, — сказал Фома. — Хм!
— Именно так, господин комиссар, именно так. Я не корила ее за выпивку — работала моя дорогая Глория честно и старательно. Гениальный кулинар, уж поверьте. Была. И запишите, господин комиссар: когда я выходила из кухни — она была еще жива.
Фома подошел к судмедэксперту.
— Отпечатки пальцев миссис Тирренс есть на банке, разумеется.
— Угу, — буркнул Новак.
— Но зачем, зачем?! — недоумевал Фома. — Резать курицу, несущую золотые яйца — это даже не преступление, это идиотизм. А старуха — отнюдь не дура. Может быть, и впрямь сама отравилась, перепутала?
Он снова подошел к старухе.
— Миссис Тирренс, когда мои люди закончат осмотр, вы поедете с нами в Управление. Необходимо ответить на несколько вопросов.
— Я обвиняемая? — прищурилась старуха.
— Пока только подозреваемая, — улыбнулся Фома. — Буду очень признателен, если вы сейчас покажете мне свою Комнату. Так назвала ее ваша служанка, Хильда Петерссон. Или как ее там? Стрелиция?
— Стрелиция Королевская, господин комиссар, — с умильной улыбочкой, поправила его миссис Тирренс.
Фома хмыкнул.
Глава 19
— Никогда здесь не была, ужасно любопытно, деточки мои! Ужасно! Скромненько, да… бедновато, бедновато. Ах, какая жалость, малюточки мои! — ворковала миссис Тирренс, по дороге в допросную. И ямочки играли на ее щеках.
Как будто она не подозреваемая в деле о преднамеренном убийстве, а звезда синема, которую уломали дать интервью полиции. С трудом уломали, вот оно как! А два полицейских, идущих следом, и господин комиссар — тому солидное подтверждение. А газетчики с фотокамерами — те позднее подъедут, обязательно! Радостная миссис Тирренс не умолкала ни на минутку, черт ее побери!
Фоме хотелось опустить на голову болтливого чудовища что-нибудь потяжелее. Например, их знаменитую табуретку, которую ненавидело все Управление: снизу доверху — и наоборот. Об нее спотыкалось начальство — в редкие и неприятные моменты административного рвения, хозяева кабинета — по сто раз на дню, посетители — виновные
