Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Герой называет обалдуем и себя: «Частенько я бываю обалдуем» (АР-7-123), «Пускай со мной, как с полным обалдуем» (АР-7-125), — и своего друга: «Стал друг мой умный к полдню обалдуем» (АР-7-121, 125), «Улетел обалдуй в Самарканд» (АР-7-145). Как тут не вспомнить Балду из «Скоморохов на ярмарке» (1974), где тот показывает Попу кукиш с маслицем (мотив «фиги в кармане»), а также родственный образ Ивана-дурака из «Сказочной истории» и «Сказки о несчастных лесных жителях».
Поэтому герой-рассказчик и его друг ведут себя одинаково.
Герой не может врать: «Нет! Я врать не могу, как назло» /5; 560/, - так же как и его друг: «Он объяснил — такие врать не станут…» /5; 236/
В основной редакции герой говорит: «Я напрасно верчусь на пупе, / Я напрасно волнуюсь вообще: / Если в воздухе будет ЧП — / Приземлюсь на китайском плаще». А в черновиках такое же намерение высказывает его двойник: «Друг трезвеет: “Летим, но в Бейрут. / Не трухай! Я спокоен вообще. / Не дадут запасной парашют — / Приземлюсь на китайском плаще”» (АР-7-129).
Оба не доверяют Аэрофлоту: «Друг орет: “Предъяви парашют / И чтоб шасси проверить при мне”» (АР-7-125) = «Стал я тоже просить парашют / И чтоб шасси проверить при мне» (АР-7-132); но упоминают икру: «В ожиданье уставший народ, / Успокойся и землю не рой, — / Вас в компании Аэрофлот / Всех накормят зернистой икрой»П6 = «Друг мой не просыхает с Минвод — / Он сказал после 22-й, / Что в компании Аэрофлот / Кормят с ложечки черной икрой» (АР-7-143).
С икрой же связаны и следующие цитаты: «Друг мой словно сидит на гвоз-де177: / “Слышь, браток, ты меня чуть прикрой — / У меня где-то в левом носке / Па-р<а> баночек с черной икрой”» (АР-7-138). А в другом варианте икра оказывается у самого героя, который говорит о своей заграничной встрече с террористом: «Съел всю мою икру и отравился» /5; 558/. Причем просьба друга героя: «Слышь, браток, ты меня чуть прикрой», — заставляет вспомнить «Песню летчика-истребителя», стихотворение «У Доски, где почетные граждане…» и «Балладу о времени»: «Уйди в облака, я прикрою», «Значит, я прикрываю, а тот / Во весь рост на секунду встает», «И всегда хорошо, если честь спасена, / Если другом надежно прикрыта спина».
Находчивость друга лирического героя во время взрыва самолета («И тут нашел лазейку») является также и отличительной чертой самого героя: «И завсегда я выход отыщу» /2; 495/, «Но выход мы вдвоем поищем и обрящем» /4; 58/.
После слов «И тут нашел лазейку» следовали такие строки: «Расправил телогрейку / И приземлился в клумбу от цветов». А в «Песне Сашки Червня» (1980) сам лирический герой прыгнет из окна на асфальт, поскольку будет уверен в помощи своего ангела-хранителя: «Клумбу мягкую в цвету / Под меня подложит». Более того, в основной редакции «Аэрофлота» он тоже намерен «приземлиться»: «Если в воздухе [2755] [2756] [2757] [2758]
будет ЧП — / Приземлюсь на китайском плаще!». А телогрейка уже фигурировала в стихотворении 1966 года: «И кутаю крик в телогрейку» /1; 264/.
В свою очередь, упомянутый в «Арофлоте» китайский плащ отсылает нас к стихотворению «В белье плотной вязке…» (1979). Правда, здесь жена героя носит другое имя: «Идет моей Наде — / В плетеной рогоже, / В фуфайке веселой, / В китайском плаще, — /Ив этом наряде / Она мне дороже / Любой полуголой, / А голой — вообще» (АР-7-146). Однако в обоих произведениях совпадает время действия: «И Новый год летит себе на “ТУ”» = «Не тяни же ты, Наденька, / На себя одеяло / В новогоднюю ночь!» Более того, изначально они были единым текстом, поскольку сохранились два близких по смыслу фрагмента, посвященных алкоголю и расположенных на одном листе: 1) «Я вроде никуда не вылетаю, / Я будто просто время коротаю, / Ста трем другим таким же побратим. / Мы пьем седьмую за день / За то, что все мы сядем / И, может быть, туда, куда летим»; 2) «Вдруг умы наши сонные / Посетила идея: / 10 — это же с водкой полета. / Наливай же граненые, / Да давай побыстрее — / Вот теперь красота» (АР-7-116).
Желание выпить побыстрее возникало у лирического героя и в стихотворении «Ни о чем!» (1960): «До чего же пить охота! / Даже селезень дрожит! / Ну а кто-то где-то что-то / Выпил, чтоб ему не жить!» /1; 331/. В обоих случаях оно вызвано стремлением согреться, так как действие происходит в лютый холод (зимой 1978–1979 годов в Москве стояли 40-градусные морозы): «На дворе уже не осень, / Скоро стану, льдом, боюсь» = «Соседу навесить — / Согреться чуток? <.. > На кухне — плюс десять, / Палас — как каток». Помимо выпивки, в позднем стихотворении герой пишет про теплую одежду: «Жена моя тоже — / В шубейке из норки, / В подстежке на вате, / Пропахшей войной» /5; 541/, - что имеет своим источником другой ранний текст: «И пишу я стихи про одежду на вате» («Про меня говорят: он, конечно, не гений…», 1960 /1; 333/). А строки «Вдруг умы наши сонные / Посетила идея: / 10 — это же с водкой полета» напоминает написанные чуть раньше «Французские бесы» (1978): «Пить наши пьяные умы / Считали делом кровным».
В продолжение темы двойничества обратимся к редкому варианту исполнения «Аэрофлота»: «Красноярск — мне знакомый маршрут»[2759] [2760] [2761]. Но то же самое лирический герой скажет и о некоем безымянном пассажире: