Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы - Олег Черенин

Большое влияние на искренность взаимоотношений между польской и румынской разведками в свое время наложил ряд скандальных эпизодов, повлиявших на характер самого сотрудничества. Так, в сентябре 1926 года поляками была получена, как выяснилось позже, недостоверная информация об участии директора румынской политической полиции Христеску и неизвестного сотрудника МИД Румынии в тайной поездке в Одессу, где якобы состоялась их рабочая встреча с представителями центрального аппарата ОГПУ.

Более серьезным инцидентом, вызвавшим значительное охлаждение польско-румынских контактов по линии разведок, явилась акция Сигуранцы в отношении руководителя плацувки «Шперач» (Szperacz) в Кишиневе Эугениуша Шадурского. Несмотря на благополучно разрешенный конфликт, напряженность в отношениях между партнерами сохранялась достаточно продолжительное время.

Началось все 10 ноября 1928 года, когда в ходе обыска квартиры Шадурского якобы были обнаружены документы, уличающие польского разведчика в контактах с советской разведкой. По мнению сотрудников Сигуранцы, проводивших расследование, Шадурский передал советским разведчикам сведения на ряд румынских агентов, действовавших на Украине, которые позже были разоблачены и казнены. Сам Шадурский отрицал свою причастность к выдвинутым в его адрес обвинениям, считая, что скандал инициирован бывшим сотрудником плацувки поручиком Марианом Пиотровским.

Как бы то ни было, инцидент явился следствием простой ошибки сотрудников Сигуранцы, которые изначально планировали проведение обыска на квартире бывшего полковника царской армии Шаркова, подозреваемого ими в работе на советскую разведку. Когда выяснилось, что произошло недоразумение и обвинения Шадурского в работе на СССР необоснованны, румыны были вынуждены признать свою ошибку.

Несмотря на благополучно разрешившийся скандал, в ходе проводимых поляками и румынами, независимо друг от друга, расследований выяснились некоторые подробности, не добавившие искренности в их отношения. Так, прибывший из Варшавы сотрудник 2-го отдела капитан Ежи Кжимовский установил факты, свидетельствующие о значительном превышении Шадурским своих полномочий в контактах с румынскими спецслужбами.

В свою очередь, румынские следственные органы обвинили поляков в незаконном получении ряда документов, которые указывали на превышение Шадурским своих полномочий. К этим документам относились чистые бланки разрешений, выдаваемых румынской контрразведкой на нелегальный переход советско-румынской границы, которые, по мнению румын, указывали на недобросовестное отношение польской стороны к выполнению взятых на себя обязательств. После выяснения всех обстоятельств дела Шадурский был отозван из Румынии и направлен в распоряжение начальника Экспозитуры № 5 во Львов[304].

Многочисленные реализованные дела по советскому шпионажу не способствовали налаживанию более тесного сотрудничества польской и румынской разведок. Так, в октябре 1931 года Сигуранца ликвидировала крупнейшую агентурную сеть советской разведки. Всего было арестовано около ста человек, в разной степени задействованных в операциях советской разведки. Румынами было установлено, что руководители агентурных групп были связаны с неустановленным резидентом, имевшим базу в Вене[305].

Также поляки твердо фиксировали, что подавляющее большинство проводимых румынской разведкой операций было инициировано французами, от которых она полностью зависела.

Проявленная с 1934 года общая тенденция к «замораживанию» партнерских отношений со многими иностранными спецслужбами не распространялась, или, точнее, распространялась не в полной мере, на сотрудничество с английской и японской разведслужбами. Тесное взаимодействие с первой было обусловлено и ее «имиджем» как самой эффективной и имеющей столетние традиции службой, и конкретными практическими интересами польской стороны.

Интерес поляков в сотрудничестве с МИ-6 был вызван необходимостью поддержания мобилизационной готовности разведки в тех регионах, где влияние Великобритании было традиционно сильным. Это касалось, прежде всего, Ближнего и Дальнего Востока, где были расположены плацувки, призванные в случае начала войны с СССР стать опорными пунктами для связи с действующей в стране противника агентурой. Еще в ноябре 1934 года Незбжицкий писал, что «есть одна из немногих возможностей для проведения разведки в случае начала войны. Она может проводиться только с позиций этих стран (Турции, Персии. — Авт.)»[306].

При этом руководство польской разведки предлагало своим региональным представителям, взаимодействующим с англичанами, строить работу таким образом, чтобы процесс кооперации был контролируемым с их стороны. В частности, в одном из инструктивных писем начальнику плацувки «Nabuchodonozor» Ежи Гробицкому Незбжицкий писал, что никакой совместной организационной работы с английской разведкой нет. Уровень взаимодействия ограничен рамками конкретных операций, не предусматривающих никаких взаимных обязательств. В работе по Советскому Союзу 2-й отдел исходит из положения, что там, где он имеет реальные возможности помочь англичанам, он помогает, требуя взамен аналогичной помощи на подконтрольных им территориях Ближнего Востока.

Такая позиция руководства польской разведки давала ей своеобразную свободу маневра в отношениях с МИ-6. После понесенных англичанами поражений в борьбе с органами безопасности СССР их оперативные позиции были ослаблены, и поляки не без основания полагали, что они могут сами соизмерять уровень кооперации со своими потребностями. Сам Незбжицкий считал, что в тогдашних условиях польская разведка для англичан была почти единственным источником сведений по Советскому Союзу.

Он, в частности, писал: «Нам без разницы, в каком направлении пойдет этот процесс (сотрудничества. — Авт.). Он пойдет либо по линии общих вопросов, либо по вопросам Коминтерна, либо по линии общественно-политической. Нам следует пойти на такое сотрудничество, чтобы слиться с их аппаратом настолько, что наш отрыв выглядел бы для них полной катастрофой».

Традиционно хорошие отношения поляков с японцами, начало которым было положено еще Пилсудским в годы русско-японской войны, в 1920–1930-е годы развивались относительно ровно. На ежегодных конференциях в Варшаве или Токио проходили встречи руководителей разведывательных подразделений, работавших по Советскому Союзу, где происходил обмен информацией и обсуждались другие текущие вопросы сотрудничества. Такие «теплые» отношения подверглись некоторому охлаждению с середины 1930-х годов, после того как японцы значительно активизировали свою работу в Восточной Европе. Незбжицкий считал, что активность японской разведки в работе по СССР с территории Польши несла угрозу для собственных операций 2-го отдела Главного штаба.

Очевидно, по этим же причинам был несколько заморожен процесс польско-японского сотрудничества разведок на Дальнем Востоке. В 1937–1938 годах наметившаяся общая тенденция к улучшению и без того хороших межгосударственных отношений проявилась в сфере специальной деятельности. После завершения переговоров с японцами резидент плацувки «Mandaryn» Чеслав Павлович докладывал из Харбина: «Японцы выразили согласие на создание независимой от них сети, а также на использование в работе украинцев… “Зеленый Клин” готов начать работу под моим руководством. Организация состоит только из “сырых” людей — предстоит начать работу с самого начала. Бюджет составляет 1000 гоби в месяц и 5000 ссуды. Требуется официальное разрешение японских властей и письмо генерала Сащлицкого, “благословляющего” на начало акции. Организация будет законспирирована перед здешней официальной украинской колонией»[307].

На территории марионеточного государства Маньчжоу-Го проживало около 11 тысяч украинских эмигрантов, многие из которых входили в разного рода политические и военно-политические объединения, находившиеся под патронажем целого ряда иностранных разведок. Так, организация «Зеленый Клин» была сформирована японской военной миссией в Харбине как составная часть плана создания буферного украинского государства на территории советского Приморья в случае начала советско-японской войны[308].

Павлович предлагал, с учетом отдаленности его плацувки, ее деятельность более тесно увязывать с исследовательским отделом 2-го отдела и радиоразведкой. Он, например, считал целесообразным создать в г. Харбине своеобразные филиалы указанных подразделений и на месте организовать аналитическую обработку всех получаемых разведматериалов. Незбжицкий, напротив, полагал, что основной задачей плацувки «Mandaryn» является агентурная работа по дальневосточному региону Советского Союза и создание резервной базы на случай войны, а аналитикой вполне может заниматься помощник военного атташе в Токио.