Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы - Олег Черенин

Причинами, сказывавшимися на качестве работы, Незбжицкий называл и постоянно возраставшую эффективность советской контрразведки, и ужесточение режимно-профилактических мер советских властей, и быстро менявшуюся обстановку в области военного строительства. Простая фиксация происходящих в соседней стране процессов не позволяла польской разведке реализовывать свою основную — прогностическую — функцию.

С этого времени и сам Незбжицкий, и работа возглавляемых им аппаратов стали предметом острой критики, исходящей и из отдельного реферата «Россия», и от руководства разведки и Главного инспектората вооруженных сил.

В 1937 году Незбжицкий направил майору Адаму Пшибыльскому — начальнику отдельного реферата «Россия», доклад по вопросам состояния боевой подготовки частей РККА, составленный на основе информации одного из агентов. Он просил дать квалифицированную оценку содержащимся в докладе сведениям и вернуть его «со всеми поправками, рабочими отметками и дополнениями».

Объем подготовленного Пшибыльским анализа был сопоставим с самим докладом. В частности, он писал: «Я соглашусь с мнением начальника реферата “W” (“Восток”. — Авт.) насчет трудностей, с которыми сталкивается разведка на территории СССР. Считаю, что непосредственное наблюдение, ведущееся даже надежными источниками и представляющее большой объем необходимых военных сведений, никогда не сможет дать подробных знаний об организации, дислокации, мобилизационных и других возможностях Красной Армии. Для формирования целостной картины мы будем вынуждены обращаться к материалам, представленным “чистой” разведкой, причем материалы эти должны быть преимущественно документальными…

Представленный материал является, несомненно, полезным как совокупность достоверных и любопытных деталей, полученных путем долговременного и добросовестного наблюдения. Если оценивать деятельность самого наблюдателя, с точки зрения объема собранных им данных, то их ценность относительно невелика. Он делает выводы слишком поспешные и толком их не мотивирует… Порой создается впечатление, что наблюдатель представляет не только свои собственные выводы и сведения, но и данные, полученные из других, неизвестных нам источников. Так, например, наблюдатель предоставил подробную информацию о количестве вооружения и снаряжения саперной роты 2-й стрелковой дивизии. Характер этих сведений указывает на то, что только методами наблюдения их получить невозможно».

Несмотря на тесное взаимодействие в рамках изучения советской проблематики добывающего аппарата польской разведки (реферат «Восток») и информационно-аналитического (отдельный реферат «Россия»), без конфликтов и противоречий между ними не обходилось. Для правильной оценки и интерпретации получаемых от Незбжицкого разведывательных материалов офицерам-аналитикам требовались сведения, содержащие характеристики источников. Незбжицкий, стараясь не допустить их деконспирации, крайне неохотно представлял такую информацию, как правило, ограничиваясь общими положениями[314].

К 1938 году Незбжицкий, несмотря на вкладываемую в дело энергию и усилия, был неудовлетворен результативностью возглавляемого им аппарата. А тут еще потребовалось его участие в качестве эксперта в деле известного нам ротмистра Сосновского.

В письме к Каролю Дубич-Пентеру в Лиссабон он писал: «…С тех пор как живу, такого ужасного сезона не помню. С февраля 1938 года занят в судебных заседаниях, пока, по счастью, не в качестве подсудимого. Ты представляешь, наверное, что роль “эксперта” не является приятной. Афера (Сосновского. — Авт.) более чем сложная и крайне неприятная. Копаться в грязном белье десятилетней давности в целом неприятно, а в моем случае это уже просто пытка. Впрочем, изучение деятельности этого негодяя уже есть неприятность эстетического свойства».

Немного отвлечемся от личности самого Незбжицкого, чтобы обратиться к его роли «обвинителя» в деле Сосновского. Был ли он искренен в своих заблуждениях, доподлинно установить уже не удастся. Но высказать некоторые предположения относительно его мотивов можно.

Приглашая его принять участие в судебном процессе в качестве эксперта, руководство 2-го отдела, очевидно, руководствовалось желанием задействовать руководящего сотрудника разведки, «независимого» от проблематики реферата «Запад» и не связанного с его работниками лично. Это вполне понятно и оправданно. Но качественная и независимая экспертная оценка деятельности Сосновского была невозможна потому, что Незбжицкий, обладая большими познаниями и опытом работы по Советскому Союзу, был абсолютным дилетантом в германской проблематике. Он не знал специфических особенностей работы по Германии, которые резко отличались от практики работы 2-го отдела на восточном направлении.

Ярко выраженных личных мотивов неприязненного отношения Незбжицкого к Сосновскому, скорее всего, не было, потому что они просто никогда раньше не пересекались. Но вполне могла иметь место простая профессиональная зависть к результатам работы более удачливого конкурента. Нам известно, что рефераты «Восток» и «Запад» находились в состоянии «тихой» перманентной войны и были крайне подозрительны и ревнивы к взаимным успехам друг друга.

О том, что с профессиональной точки зрения расследование дела Сосновского было проведено как минимум не очень добросовестно, свидетельствует ряд фактов. Соответственно, оценка негативной роли Незбжицкого в деле также может быть более оправданной.

Мы не будем анализировать все факты «недобросовестности» следствия. Мы только попробуем остановиться на одном эпизоде, свидетельствующем о невиновности Сосновского и, соответственно, о вине следствия в целом и Незбжицкого в частности. Речь пойдет о трагической судьбе одного из агентов Сосновского — сотруднике Абвера Гюнтере Рудлофе. Предварительно оговорим, что нижеследующие замечания касаются общепринятой, а не спорной версии провала, предложенной австрийским исследователем Кохом.

Рудлоф был завербован Сосновским на основе материальной заинтересованности и около трех лет поставлял сведения о деятельности германской разведки в Польше. Нам ничего не известно о характере передаваемой Рудлофом информации, но его служебное положение одного из руководящих сотрудников Абверштелле «Берлин» позволяет предположить, что информация носила в основном контрразведывательный характер.

В ходе следствия и суда в Германии Сосновский своего агента не выдал, чем фактически сохранил Рудлофу жизнь вплоть до 1940 года, когда германская контрразведка на основе сведений архива 2-го отдела установила факт его сотрудничества с поляками в конце 1920-х — начале 1930-х годов.

Возникает вопрос, почему следствие качественно не отработало оправдательную версию в отношении Сосновского применительно к «делу Рудлофа»? В связи с тем что реализация контрразведывательной информации является одним из самых эффективных способов проверки источника, только проанализировав ход реализации сведений Рудлофа о немецкой агентуре в Польше, можно было убедиться в его добросовестной работе на 2-й отдел. В таком случае инкриминировать Сосновскому выдачу своего агента или работу на Абвер «втемную» было бы нельзя. Более того, убедившись в качестве информации Рудлофа и в том, что он после суда над Сосновским «цел и невредим», обвинительная версия в целом подверглась бы более критическому изучению.

Обвинения Незбжицкого в работе на Абвер майора Жихоня, о котором будет сказано ниже, также дают серьезные основания подозревать его в элементарной человеческой зависти к более успешным коллегам-конкурентам.

В 1938 году, при поддержке своих высокопоставленных друзей, Незбжицкий предпринимает попытку ухода из разведки. В частности, им рассматривалось несколько вариантов возможного трудоустройства. Два из них предусматривали руководящую работу в «Газете Польской» или в «Польской Збройны» — проправительственных средствах массовой информации. Третий вариант был связан с его назначением на должность директора «Польского радио».

Когда попытки не увенчались успехом, Незбжицкий писал своему корреспонденту: «Все это, однако, разбилось о решительный отказ генерала Вацлава Стахевича, который наотрез мне не позволил сделать потрясающую карьеру. Впрочем, в ситуации с кадрами в нашем “Амте” совершенно невозможно бросить все хозяйство, — это походило бы на диверсию с моей стороны»[315].

Одним из возможных преемников Незбжицкого на должности начальника реферата «Восток» был майор Владислав Михневич, руководитель киевской плацувки «В.18». Работая в Советском Союзе с 1933 по 1936 год (с небольшим перерывом), он имел все данные к назначению. Незбжицкий хорошо знал и ценил работу Михневича в Киеве, который успешно руководил небольшой, но достаточно эффективной агентурной сетью.