Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы - Олег Черенин

В сентябре 1936 года Незбжицкий выезжал в Париж для встречи с Богомольцем, по результатам которой было принято решение о создании в Брюсселе отдельной агентурной группы, к руководству которой планировался агент Богомольца «Рославлев». В ходе той поездки были завершены организационные мероприятия, направленные на поддержание бесперебойной связи с резидентурой «Pielgrzym».

Дело в том, что поляки, создавая в Париже плацувку «Lecomte» во главе с ротмистром Балиньским, для местных властей маскировали ее существование как пункт связи с французскими спецслужбами, через который предполагался регулярный обмен информационными материалами по Германии. Поэтому, зная высокий потенциал Богомольца в освещении проблематики Советского Союза, Незбжицкий старался не афишировать связь со своим резидентом перед французами. Трудно сказать, знал ли Незбжицкий о работе Богомольца на французскую разведку, но в той ситуации его желание лишний раз не раздражать своих французских «друзей» вполне понятно.

Был установлен следующий порядок работы резидентуры «Pielgrzym» во Франции. Балиньский, не ставя своих подчиненных в известность о характере работы с Богомольцем, должен был быть простым «почтовым ящиком» для пересылки в Центр материалов, получаемых по каналам резидентуры. Но роль шефа плацувки «Lecomte» заключалась также в стимулировании работы Богомольца в интересах польской разведки. Так, после своего возвращения в Варшаву, Незбжицкий в письме от 21 сентября так «наставлял» Балиньского: «Нужно давить на “Валентина”, давить и давить. Если заработает — деньги будут»[296].

Вернемся теперь к агенту «Кобальту-7». Был ли он основным источником Богомольца по внешнеполитической проблематике СССР, определенно сказать сложно, но список из 26 агентурных сообщений, полученных поляками в период с начала 1937 по январь 1939 года, такую возможность подтверждает.

Из польских источников следует, что этот агент был по происхождению русским, с поляками начал сотрудничать минимум с начала 1937 года. Вначале состоя в агентурной сети «Тагор-256», «Кобальт-7» несколько позже был из нее выведен как самостоятельный агент, находившийся на личной связи у Богомольца.

Проводимый в реферате «Россия» регулярный анализ сообщений этого агента неизменно отмечал, что «источник дает сведения на уровне сплетен, проверить которые невозможно». Например, подготовленный 9 июня 1937 года «Кобальтом-7» аналитический обзор «Советская внешняя политика» получил такую оценку реферата «Россия»: «Сообщение основано на слухах и никакой ценности не представляет». Другое сообщение «Внутриполитическая ситуация в СССР», в котором имелись сведения о противоречиях в Политбюро ВКП (б), также получило негативную оценку.

Сотрудник реферата, подготовивший оценку, писал: «Материал содержит интересные личные добавления источника о противоречиях в Политбюро в вопросе о роли и месте партии в управлении страной. Но откуда источник знает, что произошло в ходе обсуждений в Политбюро? Эти выводы не могут быть приняты, так как отсутствуют материалы для сравнения. Кроме того, сам источник доверия не заслуживает».

Многие подобные сообщения «Кобальта-7» реферат «Россия» отклонял по причине отсутствия сравнительных для анализа материалов. Одна из наиболее характерных в этом плане оценок гласит: «Отношение Сталина к Литвинову в освещении источника возможно, но у нас нет сравнительного материала для точной оценки, откуда источник черпает такие сведения… В таком виде материал — без ценности».

Получается, что отнесение «Кобальта» к «проблемным» источникам в значительной степени обусловлено отсутствием сведений, подтвержденных через другие оперативные возможности польской разведки в СССР.

Несмотря на такие оценки результативности агента, Незбжицкий не торопился исключать его из агентурной сети, и «Кобальт-7» продолжал работать на Богомольца вплоть до начала войны. К исключительно ценному сообщению этого источника мы еще вернемся[297].

Целый ряд других документов польской разведки указывает на наличие хорошо информированных источников в кругах советской администрации, разумеется, при условии, что они не были подготовлены советской контрразведкой. Два нижеприведенных документа датированы второй половиной 1936 года и были захвачены советскими спецслужбами в качестве трофеев в 1939 году.

В первом документе неизвестный польский агент докладывал: «Появившееся в английской прессе сообщение о похищении плана обороны западной границы СССР по сведениям, имеющимся у хорошо осведомленных об СССР источников, базируется на следующих событиях. Совсем недавно был неожиданно отрешен от должности и перемещен на другую работу Бокис, начальник Организационного управления Штаба РККА. Вслед за его отрешением от должности в кабинете у маршала Егорова, начальника штаба РККА, произошло очень секретное совещание с участием всех трех заместителей Егорова — 1-го Седякина; 2-го Меженинова; и 3-го Левичева и начальников управлений — Оперативного — Обысова, Боевой подготовки — Богомягкова, Военных сообщений — Аппога и Административно-мобилизационного — Вольпе. Вслед за этим совещанием имело место второе совещание Егорова с начальником Разведывательного управления Берзиным и его помощником полковником Брониславом Бортновским. Обратило на себя внимание присутствие на этом совещании также и Акулова — начальника военно-исторического отдела Штаба РККА…

В результате этих совещаний несколько офицеров из управления штаба были вызваны для опроса в кабинет Берзина, опрашивавшего их в присутствии Бортновского и представителя контрразведывательного отдела государственной безопасности, старшего майора Зиновия Воловича, временно прикомандированного к управлению Берзина. Вскоре сделалось известным, что имеются подозрения о злоумышленном копировании какого-то секретного документа, находившегося в распоряжении Организационного управления… Три офицера из управлений Оперативного и Военных сообщений были посажены в административном порядке под арест за упущения по службе, а один офицер штаба — майор Боков — исчез без следа…

Военные круги Москвы в первое время отказывались верить в реальность обвинения… Однако исчезновение майора Бокова показало, что дело гораздо сложнее, чем простая провокация ГПУ: предположения, что Боков попросту арестован и посажен во внутреннюю тюрьму ГПУ, не оправдались. Выяснилось, что он бежал за границу, в Польшу…

Выяснилось, что был скопирован план расширения стратегических путей на западной границе СССР, постройки новых железнодорожных и шоссейных линий, расширения станций, устройства новых подъездных путей и пр. План этот был только недавно утвержден Штабом РККА и передан на обсуждение Высшего Военного Совета при Наркомобороне… Боков решил всерьез передать скопированный план одной из иностранных разведок…»[298].

Характер процитированного выше документа указывает не только на хорошую информированность польского источника о свершившемся факте утраты секретного документа и сопутствующих этому обстоятельствах, но и, соответственно, на глубину инфильтрации польской разведки в высшие органы военного управления СССР.

Агентурное сообщение другого польского агента касается назначения Михаила Моисеевича Кагановича на должность заместителя наркома оборонной промышленности. Как и в вышеизложенном документе, обращает на себя внимание информированность источника об обстоятельствах назначения, а также емкие и точные характеристики Кагановича и других лиц. В частности, читаем в документе: «Выясняется, что назначение Михаила Кагановича в заместители наркома оборонной промышленности во вновь организованному наркомату, имеет в виду кроме тех целей, о которых сообщалось в нашем докладе, еще одну важнейшую цель: выполнение новой программы по авиационному строению и, следовательно, по авиационному моторостроению. Каганович назначен первым заместителем наркома Рухимовича со специальным заданием по авиационному вопросу… (Каганович) исполнял также за последнее время обязанности начальника Главного управления авиационной промышленности при Народном комиссариате тяжелой промышленности, заменив на этом посту неудачливого Королева (начальник 18-го управления Наркомата оборонной промышленности. — Авт.). ГУАП было принято Кагановичем в состоянии полного распада, в разгар серии авиационных катастроф со вновь построенными авионами, во время которых погибла почти вся тогдашняя головка советского авиационного строительства и виднейшие партийные спецы по авиации: Абрам Гольцман, Зарзар и др. Каганович сумел поднять это управление, главным образом благодаря поддержке Политбюро ЦК ВКП, полученной им через брата Лазаря Моисеевича, и благодаря тому, что он захватил с собой виднейшие технические силы из Управления машиностроения, в котором он до того работал и где имелись виднейшие инженеры и техники…»[299].