Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы - Олег Черенин

После начала в 1936 году гражданской войны в Испании польская разведка через своего сотрудника майора Цезары Невенгловского стала получать много разноплановой информации об участии СССР в испанской эпопее. Дело в том, что у майора сложились очень хорошие личные отношения с начальником итальянской военной разведки Марио Роаттой в его бытность военным атташе в Варшаве.

Изначально планировалось, что хорошо себя зарекомендовавшие в боевых действиях поляки, эмигрировав в СССР, станут в перспективе ценными источниками. Но, несмотря на предпринятые усилия по инфильтрации своей агентуры в республиканские военные и политические формирования, особые успехи достигнуты не были.

Несколько больший эффект был получен от использования польской агентуры из числа иностранных технических специалистов, работавших на строительстве объектов советской промышленности. Они вербовались в США, Италии, Германии, Скандинавских странах. В эту категорию также входили этнические украинцы — граждане этих и других государств.

Незбжицкий старался использовать любую возможность для получения информации из Советского Союза. Он лично «пробивал» возможность участия своих сотрудников в различного рода мероприятиях по линиям научного и культурного обмена в рамках двусторонних межгосударственных отношений. Включение в состав польских делегаций, следующих в СССР, кадровых сотрудников разведки стало обычной практикой реферата «Восток».

Например, включенный в состав польской делегации специалистов-мелиораторов поручик Эдмунд Йодковский за время ее работы в советской части Полесья собрал ценную информацию о местах базирования, составе, объектах инфраструктуры советской военной флотилии на Припяти.

Осенью 1934 года в Ленинград на Международный географический конгресс реферат «Восток» отрядил группу своих сотрудников и временно прикомандированных с широким спектром вербовочных и информационных задач. Полковник Тадеуш Зеленевский, подполковник Виктор Плеснер, майор Смолаж и капитан Януш Червенка должны были за время работы конгресса установить необходимые контакты в интересах разведки, собрать другую полезную для нее информацию[277].

Одним из агентов, начавшим сотрудничать с Незбжицким в 1936 году, был сын классика украинской литературы Ивана Франко — Петр. Другой агент — Исаак Френкель, имевший в польской разведке псевдоним «Михайлов», специализировался на сборе и аналитической обработке информации по вопросам промышленного производства на Украине.

В период активизации репрессивной политики в Советском Союзе с 1937 года руководимые Незбжицким зарубежные плацувки начали настоящую охоту за уже перебежавшими за рубеж и потенциальными невозвращенцами.

Польская разведка для пополнения своего агентурного аппарата старалась использовать любую возможность, особенно когда речь шла о значимых фигурах мира большой политики. Так, осенью 1937 года объектом ее вербовочных устремлений явился полпред СССР в Румынии М. С. Островский. Через свои агентурные возможности польские разведчики установили, что в условиях неопределенности своего положения, вызванного политическими репрессиями в Москве, затронувшими многих друзей и сослуживцев по НКИД, советский полпред в Румынии вынашивает идею остаться «за пределами России, если отыщет способ правового обеспечения своего гражданского и материального положения».

Своими планами Островский поделился со старым знакомым Мустафой Ибрагимовым, который, будучи агентом плацувки «Pielgrzym» под псевдонимом «Мос», в свою очередь обратился к резиденту польской разведывательной сети В. В. Богомольцу. Получив такую информацию, польская разведка решила использовать трудности Островского для его привлечения к сотрудничеству. Узнав, что Островский поддерживает хорошие личные отношения с неким Хотиным и делится с ним некоторыми своими планами, поляки завербовали последнего, намереваясь использовать его в вербовочной комбинации.

В операцию был вовлечен польский посол в Румынии М. Арцишевский, роль которого на первом этапе вербовочной разработки сводилась к созданию условий для укрепления личных отношений между Островским и ответственными за операцию шефом парижской плацувки «Lecomte» поручиком Михалом Балиньским и представителем реферата «Восток» капитаном Станиславом Папроцким[278].

19 января 1938 года Островский посетил своего польского коллегу. Во встрече принимали участие указанные польские разведчики. «Вербовка в лоб» с их стороны не планировалась, так как предугадать ее результаты, в силу отсутствия дополнительной информации, они не могли. Поэтому было принято решение ограничиться личным знакомством с Островским, что «в последующем помогло бы им в беседах на нейтральной почве».

В своем отчете Балиньский и Папроцкий отметили, что «Островский производил впечатление очень нервного и придавленного человека. Его состояние еще больше ухудшилось после сообщения посланника Арцишевского о получении из МИД депеши об отзыве посланника СССР Островского в Москву вследствие якобы имеющихся у него контактов с троцкистской оппозицией».

Имевший большой жизненный и профессиональный опыт, Островский, конечно же, отдавал себе отчет в двусмысленности обстановки на завтраке в польском представительстве. Он понимал, что явился объектом вербовочных устремлений польской разведки, что не входило в его планы по устройству своей дальнейшей судьбы. Об этом свидетельствует тот факт, что Островский не пожелал больше видеться с завербованным поляками Хотиным. От дальнейших контактов с представителями польских спецслужб он самоустранился.

Польские разведчики полагали, что «Островский либо получил гарантии безопасности (что малоправдоподобно), либо остается на каком-то заграничном посту, либо еще ранее получил убежище в каком-либо государстве. В любом случае, в настоящий момент вести переговоры об убежище он не желает». Сделав свой выбор, Островский 4 февраля 1938 года уехал в Москву навстречу своей смерти в ГУЛАГе[279].

Его сменщик, временный поверенный в делах СССР в Румынии Ф. Бутенко, не был столь «щепетильным». Еще до своего бегства в Италию он вступил в контакт с представителями польской разведки, которые и вывели его на самого Незбжицкого.

Последний лично провел с Бутенко в Бухаресте несколько встреч, в ходе которых была получена ценная информация по внешнеполитическим проблемам и вопросам деятельности советской разведки в Европе. В частности, Бутенко подтвердил Незбжицкому ранее полученную поляками информацию о принадлежности супруги посла Польши в Румынии Мирослава Арцишевского к агентуре советской разведки.

Сам же Бутенко, находясь в Италии, утверждал, что в контакт с румынской Сигуранцей он вступил только после своего бегства из полпредства, что вполне можно объяснить желанием скрыть от итальянской контрразведки свои отношения с Незбжицким.

Действовавший в Токио резидент плацувки «Mandaryn» Чеслав Павлович, получив разрешение от японских военных властей, принял участие в опросах бывшего начальника УНКВД по Дальневосточному краю Генриха Люшкова, перебежавшего к японцам. Его первоначальный скепсис сменился воодушевлением от полноты и качества информации предателя по вопросам, интересовавшим польскую разведку.

К услугам русской военной эмиграции Незбжицкий старался обращаться редко и делал это крайне неохотно. Такое отношение было вызвано двумя причинами: враждебным отношением русской эмиграции к Польше и ее представителям и информацией польской разведки об успехах ИНО ОГПУ-ГУГБ в инфильтрации своей агентуры в ее среду. Поэтому агентурный аппарат реферата за рубежом и в самом СССР в основном состоял из поляков, украинцев и белорусов[280].

Резидент польской разведки в Турции ротмистр Ежи Литовский (Gazi) писал: «Никогда не будет ясно, где кончается приличный русский, а начинается провокатор большевиков».

Ему вторил Михал Балиньский из реферата «Восток» в письме начальнику плацувки «Martel» в Париже Мечиславу Курчевскому: «Никогда не лезь в разматывание эмигрантских клубков в русских организациях. Потратишь много времени, а результата не будет».

Он же в ответ на просьбу шефа плацувки «Rok» в Риге Константы Рокицкого санкционировать вербовку бывшего русского офицера советовал: «Мне издалека трудно оценить новый контакт. Но, на основании своего грустного опыта, могу Вас предупредить, что in gemio вся русская эмиграция состоит из прохвостов, набивающих себе цену, сволочей и двойных агентов. Было бы очень хорошо, если бы Ваш “клиент” принадлежал к редким в этом обществе исключениям».

Насколько полякам сложно было работать с этой категорией агентуры, демонстрирует дело бывшего офицера русской армии есаула Михаила Ильича Яковлева, человека, с именем которого связана одна из важных тайн советской истории.