Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы - Олег Черенин

Насколько полякам сложно было работать с этой категорией агентуры, демонстрирует дело бывшего офицера русской армии есаула Михаила Ильича Яковлева, человека, с именем которого связана одна из важных тайн советской истории.

Участник Первой мировой и Гражданской войн, Яковлев приобрел опыт разведывательной работы, находясь в составе разведотдела штаба армии Деникина. В 1920 году на польской территории он сформировал кубанскую казачью бригаду, которая хорошо себя проявила, участвуя в составе польских войск, в боях против 6-й кавалерийской дивизии Первой конной армии Буденного в районе Замостья.

После окончания Гражданской и советско-польской войн Яковлев осел в Польше, где сменил несколько профессий, работая то на лесозаготовках в Беловежской пуще, то издателем и журналистом газеты «Новая Россия», издаваемой в Вильно 281.

Загадка же советской истории связана с его возможным участием в покушении на полпреда СССР в Польше Войкова 7 июля 1927 года. Дело в том, что на исходе своей жизни убийца полпреда Борис Коверда в своих воспоминаниях назвал Яковлева как одного из своих единомышленников, который не только знал о планах покушения, но даже обучал Коверду обращению с огнестрельным оружием. Другие детали возможного участия Яковлева в акции отсутствуют, но тот факт, что в те годы он в качестве агента Экспозитуры № 1 в г. Вильно активно работал на польскую разведку, дает возможность рассматривать версию об ее участии в покушении как вполне правдоподобную. С другой стороны, известно, что польские власти неоднократно, начиная с 1924 года, предупреждали Войкова о готовящемся на него покушении со стороны монархистов-кирилловцев[281].

Подозрительным обстоятельством, свидетельствующим в пользу версии об участии польских спецслужб в покушении на Войкова, является тот факт, что в судебном заседании не были обнародованы данные о связях Коверды в антисоветских кругах русской эмиграции. Так, свидетель обвинения Альфонс Новаковский, в качестве сотрудника полиции производивший следственные действия по делу, заявил, что «о связи Коверды с монархической организацией не было никаких данных». Эти показания полицейского чиновника можно расценивать как попытку скрыть фактические данные, относящиеся к следствию[282].

Примечательно, что после убийства Войкова Яковлев покинул Польшу и обосновался в Париже, где его принял на связь аппарат военного атташе. Во французской столице он использовался для изучения процессов, происходящих в среде русской военной эмиграции.

Летом 1931 года в Париж из Варшавы было направлено полученное из виленской экспозитуры сообщение, в котором, со ссылкой на информацию агента «Головни», содержались дискредитирующие Яковлева сведения. В частности, по словам агента, Яковлев не скрывал своей связи с Борисом Ковердой в Вильно. Также в сообщении говорилось, что в период работы в Вильно он имел подозрительные контакты с «разведкой большевиков», а в Париже якобы продолжал сотрудничать с ОГПУ. В сообщении также содержались сведения о связи Яковлева с бывшими агентами виленской экспозитуры, часть из которых была позже действительно изобличена как советские агенты, а в отношении другой имелись серьезные подозрения.

Среди них был приговоренный в Польше за шпионаж в пользу СССР бывший подполковник русской армии Лука Цеплянский (Локцик). О нем было известно, что, руководя в Вильно агентурной группой «Lot», он одновременно сотрудничал с советской разведкой. Его помощник по работе в экспозитуре Борис Грохольский (Ордольский) также был разоблачен как агент ОГПУ.

Бывший командир Красной армии Степан Иванов, дезертировав из ее рядов, предложил свое сотрудничество польской разведке. Позже военным судом он был приговорен к восьми годам заключения за шпионаж в пользу СССР.

Такими же подозрительными были другие связи Яковлева в период его работы в Экспозитуре № 1: Федор Григорьев, Адам Рымкевич, Антон Усов, Василий Герасимов. Проведенной в Париже проверкой полякам не удалось доказать вину Яковлева, и решением Майера он был оставлен в агентурном аппарате[283].

В связи с недоверием Незбжицкого к русской эмиграции, в агентурный аппарат реферата «Восток» входило относительно небольшое число бывших белогвардейцев. Из сохранившихся документов польской разведки следует, что с большой долей вероятности к агентам, с которыми лично работал Незбжицкий, относятся Владимир Владимирович Бранд и Дмитрий Владимирович Философов. Первый, занимаясь в эмиграции литературной и публицистической деятельностью, был активистом контрреволюционной организации «Братство Русской правды». Второй — бывший ближайший сотрудник Бориса Савинкова, был для Незбжицкого ценным источником информации не только по советской проблематике, но и по вопросам европейской политики.

Известно, что объектами вербовочных устремлений Незбжицкого и его сотрудников были: бывший полковник Генерального штаба Русской императорской армии Александр Людвигович фон Нелькен, генерал Николай Владимирович Скоблин, бывший руководитель русских антибольшевистских спецслужб тайный советник Владимир Орлов. Насколько они были успешны, информации в польских архивах не сохранилось[284].

Несмотря на осторожность в работе с представителями этой категории русской эмиграции, Незбжицкого постиг ряд неудач, связанных с разоблачением как советских агентов нескольких его помощников. Так, крупное поражение польская разведка в Румынии понесла, когда один из ее ценных источников, бывший полковник царской армии Николай Орлов, был разоблачен Сигуранцей как агент ИНО ОГПУ.

В ходе следствия и суда выяснились многие интересные обстоятельства его работы на английскую и польскую разведки. На последнюю он был завербован начальником местной плацувки «Dram» Ромуальдом Драминьским в 1935–1936 годах как очень информированное лицо о происходящих в Румынии политических процессах и деятельности в стране иностранных разведок.

Выяснилось, что его работа как агента советской разведки, действовавшего под псевдонимом «Артиллерист», распространялась на многие значимые для нее сферы, включая выходы на ряд высокопоставленных правительственных чиновников Румынии.

Оценивая понесенный поляками и румынами урон, бывший сотрудник 2-го отдела — консул в Кишиневе Александр Понце де Сандон — писал: «Это дело на румын произвело тяжелое впечатление. Они убедились, что значительная часть так называемой эмиграции, принимаемая еще совсем недавно за непримиримую (к советской власти. — Авт.), готова сегодня идти на контакт с Советами».

Советская внешняя разведка действительно в 1920–1930-е годы имела прочные позиции в румынских государственных и военных учреждениях, включая спецслужбы. Например, сотрудник разведки 3-го армейского корпуса, а затем 8-й пехотной дивизии в Черновцах, начальник приграничного разведывательного пункта в г. Резин, один из проводников через границу сотрудничали с ИНО в рамках операций по противодействию польской, английской и румынской разведкам[285].

В воспоминаниях Беседовского содержится интересное сообщение о проникновении советской разведки в высшее руководство Сигуранцы. Вот как он описывает операцию по получению румынских шифров со слов резидента ИНО в Париже Яновича: «Вот у нас одному дяде счастье привалило с румынами. Это было дело. Удалось ему, через одну бабу, подъехать к руководителю румынской Сигуранцы в Бессарабии, и он имеет теперь в своих руках все румынские шифры и самую секретную информацию обо всем, что происходит в Бессарабии и Румынии…»[286].

Мы уже упоминали, что с середины 1920-х по 1934 год английская разведка совместно со 2-м отделом польского Главного штаба и румынской разведкой проводила ряд крупномасштабных разведывательных операций в Советском Союзе. Одна из них, получившая в польской разведке условное наименование «Barnaba», была начата, когда от ее агентов, а также по линии официального обмена с англичанами и румынами начала поступать важная информация, исходившая из «высших эшелонов власти» в СССР. Уже потом стало известно, что значительная часть сведений была инспирирована ОГПУ в рамках дезинформационной операции, а ее проводниками выступали задействованные в ней многочисленные агенты ИНО-КРО ОГПУ. Одним из них был помощник резидента МИ-6 в странах Восточной Европы Виктора Богомольца — Борис Лаго.

Настоящими «жемчужинами» агентурного аппарата Незбжицкого в конце 1930-х годов были сам Виктор Богомолец и его помощник Степан Васильев. Все трое знали друг друга по совместной работе в рамках проводимых с английской разведкой с конца 1920-х до 1934 года операций «Barnaba» и «Pielgrzym». Но после скандального провала, вызванного вербовочным выходом на Богомольца советских разведчиков и разоблачением как агента ИНО одного из его ближайших помощников Бориса Лаго, МИ-6 была вынуждена резко снизить свою активность в Восточной Европе, ликвидировав часть своих разведывательных аппаратов[287].