Россия и мусульманский мир № 12 / 2012 - Валентина Сченснович

Если образец демократии включает монархию, то Соединенные Штаты Америки нельзя считать образцовой демократией. Главное беспокойство у Фукуямы вызывает тот факт, что развитие современных технологий и глобализация подрывают средний класс, так что лишь меньшинство населения может достигнуть его статуса. Фукуяма вынужден признать, что существует множество причин полагать, что неравенство будет усугубляться, что элиты во всех обществах прежде всего используют доступ к власти для защиты собственных интересов. И американские элиты в этом отношении не составляют исключения из общего правила. Наступление экономического кризиса лишний раз подтверждает опасения Фукуямы.

Тенденции обострения кризиса экономики и власти, казалось, должны были бы привести к широкому ренессансу левых взглядов. Однако новый популизм нередко обретает форму правого, а не левого крыла. Характерно в этом отношении возросшее влияние тэтчеризма. Фукуяма дает свою оценку идей Маргарет Тэтчер, стремившейся реанимировать традиционный капитализм, основанный на преодолении послевоенных доктрин государства всеобщего благоденствия, и этот политический курс должен был бы вызвать активное сопротивление рабочего класса. Но этого не произошло.

Необходимо принимать во внимание то ключевое обстоятельство, что капитализм развивался на основе уверенности в бесконечности естественных ресурсов – энергетических, сырьевых – и относительной климатической и иной естественной стабильности. Это была предпосылка и доктрины коммунизма.

Именно эта исходная предпосылка и стала подвергаться сомнению. Человечество объективно оказалось перед проблемой перехода к качественно новому типу цивилизационной эволюции.

Маргарет Тэтчер пыталась найти новые защитные механизмы для традиционного капитализма, представляя их как пути сохранения порядка общественной жизни в Британии. И это определило ее политический успех. Рабочий класс Англии в целом поддержал Маргарет Тэтчер.

Дэвид Морлей, играющий ключевую роль в Бирмингемской школе культурологических исследований, ссылается на Стюарта Холла, который объясняет успех Маргарет Тэтчер в конце 70-х – начале 80-х годов прошлого века культурным фактором. Причина этого состояла в том, что «авторитарный популизм» Тэтчер в действительности срезонировал с надеждами на стабильность англосаксонского рабочего класса Британии, если даже при этом будет обречен на вымирание рабочий класс России.

Большинство электората рабочего класса Британии поддержало стремление Маргарет Тэтчер вернуться к традиционным «викторианским ценностям» и отвержение «либерального прогрессизма». Идеология разделяла общественные классы, и привлечение на свою сторону левого электората требовало специфических духовных и информационных механизмов.

Понимание культурного измерения политики стало критическим14. В этом контексте Дэвид Морлей дает свою оценку поп-культуры. Он не соглашается с Джеймисоном и Бодрияром, которые считают ее неглубокой, поверхностной, лишенной смысла.

Морлей считает, что подъем тэтчеризма в Британии невозможно понять, игнорируя те битвы, которые происходят на поле поп-культуры15.

Поп-культура стала фактором политической стратегии, что отчетливо проявилось даже и в организации открытия и закрытия Олимпийских игр 2012 г. в Лондоне.

Через поп-культуру при всем ее примитивизме плюральный субъект стал воспринимать и одобрять курс консерваторов. Это – курс англосаксонского гегемонизма. Возникает вопрос: на какие традиционные ценности опиралась Маргарет Тэтчер? Это важно понять, чтобы найти объяснение последующего концептуального обоснования перехода к формированию современного поля геополитики.

Сдвиг вправо традиционно левого электората объясняется реанимированной верой в равенство возможностей как контрапункта равенства доходов.

Такую реанимацию Фукуяма объясняет тем, что идеи государства благоденствия давно исчерпали себя, а новой повестки дня социал-демократы предложить не могут.

С этим трудно не согласиться. Массы людей уже сейчас ощущают надвигающиеся кризисные явления, и не только в экономике. Глубокий кризис затрагивает демографические, климатические, экологические, энергетические аспекты жизни людей.

Проблема пространства жизни становится все более острой и обретает все новые аспекты.

Люди продолжают мыслить по инерции. Они попадают в духовные тупики и оказываются в растерянности при реализации своей «желанной свободы». «Желанная свобода» ведет к разрушению семей, нестандартным формам сексуального поведения, преступной деятельности и даже суициду. Духовный кризис поразил христианскую цивилизацию. Христиане по своей официально признанной вере начинают вести себя антихристиански.

Даже если признать реальность этого духовного кризиса, то предложить выход из него кажется нереальным.

Антихристианские формы поведения пытаются навязать и России, ссылаясь при этом на приоритет свободы, демократические нормы жизни и права человека.

Цивилизация оказывается перед реальной угрозой самораспада именно в формах свободной самореализации людей.

Закономерно возникает вопрос: в каком направлении следовало бы канализировать массовое поведение, и какие механизмы можно считать достаточно эффективными в практическом формировании такого направления? И какие политические силы поведут за собой массы? Это – проблема культурной гегемонии. Но как реализуется культурная гегемония в эпоху информационного общества? Признавая продуктивность культурного измерения современной политики, все же сдвиг вправо традиционно левых классовых сил кажется политической случайностью. Ее пытаются объяснить с помощью анекдота, рассказанного Эрнстом Геллнером. Марксисты якобы любят думать, что дух истории совершил ужасную глупость: послание для пробуждения, которое предназначалось классам, в силу ужасной почтовой ошибки было доставлено нациям. Так родился демон нацизма. Геллнер полагал, что он посмеялся над марксистами. Но этот смех относится и к вере в глобальную силу либеральной установки среднего класса. Куда может вновь направиться послание «пробуждения». Что если в силу «почтовой ошибки» это послание попадет не к либералам, а к новым носителям геополитической и расистской инфекции?

И захочет ли средний класс активно и действенно противостоять этой угрозе или же он вновь осуществит новую духовную сублимацию? Очевидно, что существуют доминирующие влияния на формы массового поведения. Что здесь является определяющим: воздействие объективных социальных обстоятельств, целенаправленное информационное воздействие, или реальность свободы субъекта в оценках получаемой информации?

Некоторые теоретики видят решение проблемы управления массовым поведением в создании эффективной системы информационного воздействия. Опыт показывает, что правильное понимание информации, как идейного и вместе с тем материального воздействия на сознание человека, позволяет канализировать его поведение в заданном направлении.

Это воздействие представляется настолько эффективным, что позволяет для реализации политических интересов превращать «черное» в «белое» и «белое» в «черное». Так, например, западные средства массовой информации агрессию Грузии в августе 2008 г. против Южной Осетии сумели «превратить» в «нападение» России на Грузию. В этой связи хочется сослаться на первую фразу в книгах Боконона, которая становится информационной реальностью: «Все истины, которые я хочу вам изложить, – гнусная ложь» (Курт Воннегут. «Колыбель для кошки»).

Но не означает ли такое информационное построение событий извращение самой сущности свободы самосознания как пути постижения Истины? Человек восстает против этого. Дэвид Морлей считает, что позиции таких ученых, как Адорно и Хоркхаймер, полагавших, что влияние информационных технологий имеет автоматический и неизбежный эффект, является упрощенческим. Он следует этнографической концепции, не признающей адекватность «больших теорий» – таких как экономический детерминизм и психоанализ, – делающих человека простой марионеткой бессознательных внешних или внутренних факторов. Нуждается в коррекции и идея определяющей роли классовой структуры в детерминации лингвистических способностей рабочего класса и среднего класса, распределения культурного капитала и культурных компетенций. Юдит Батлер отметила, что мы не находимся в классовых или гендерных «тюремных камерах». И это действительно так.

Отстаивая концепцию активности субъекта, способного преобразовывать информацию, Морлей отвергает позицию Франкфуртской школы, в соответствии с которой массы пассивно воспринимают инъекции господствующей идеологии.