Россия и мусульманский мир № 12 / 2012 - Валентина Сченснович

Таким образом, интернациональная волна, которую подняла Октябрьская революция 1917 г., должна была исчезнуть. Геополитическая обстановка в мире менялась коренным образом. Средний класс, спасая свой статус и свою собственность, осуществив духовное превращение, отрекся от принципов классического либерализма, гипертрофировав его недемократические элементы. Вместе с тем он поверил в свою миссию господина над всем миром. Он принял геополитическую доктрину расширения жизненного пространства и установления мирового господства арийской расы. Но здесь он вступил в противоречие не только с социализмом, но и реалиями политики англосаксонских стран, сохранявших приверженность философии традиционного либерализма. Фашизм сформировал идеалистическую иллюзию о маргинальном характере социализма и в конечном счете стал ее жертвой. Основные силы фашизма были разгромлены социалистической державой на Восточном фронте, так что армии союзников при форсировании Ла-Манша могли рассчитывать на успешное завершение крайне рискованной и просто невозможной в иных условиях операции с открытием в 1944 г., на завершающей стадии войны, второго фронта в Европе. Главари Рейха увидели возможность спасения в реализации игры на классовых противоречиях участников антифашистской коалиции. Были предприняты попытки уже в ходе войны найти общий язык с политиками Запада, имея в виду объединение усилий фашизма и либерализма для того, чтобы остановить победоносное движение Советской Армии. Но эта игра закончилась провалом. Расизм ударил по нацизму.

Таким образом, мы имеем дело с реальным философским опытом XX в. Может ли он быть актуальным для нашего времени?

В результате распада Советского Союза и социалистического содружества получила широкое хождение идея либеральной демократии как единственного в своей смысловой сущности глобального основания нового мирового порядка. Этот виртуальный порядок воспринимался как «вытеснение» и «замещение» концептуального образа глобального коммунизма. Исходным основанием этого представления можно считать неолиберальное истолкование человека как бихевиористически манипулируемого существа, применительно к которому можно использовать не универсальные нравственные и социальные принципы, а различные формы имитации свободы и потребительского счастья. Истина бытия толкуется как оставление индивида наедине с самим собой в качестве условия его подлинной свободы. Именно в этом состоянии человек легче всего становится объектом манипулятивных воздействий. Он может становиться любым.

Фукуяма верит в глобальный смысл либеральной демократии. При этом он пытается объяснить глобальное утверждение либеральной демократии динамикой влияния среднего класса. Кажется странным, что Фукуяма игнорирует метаморфозы сознания среднего класса в фашистских государствах и, соответственно, не делает из этого опыта каких-либо выводов.

Средний класс в его представлении всегда был и остается «морально чистым» носителем демократии. Соответственно, послевоенные процессы демократизации мира Фукуяма связывает не с разгромом фашизма и распадом колониальных империй, а с успехами мирового экономического развития и увеличения доли среднего класса в общей массе населения различных стран мира. Он исходит из того, что глобальная функция среднего класса состоит в придании устойчивости процессу расширения демократии. Он не видит в этом процессе «подводных течений», изменяющих картину цивилизационной эволюции. Он фиксирует тенденцию, которая сложилась в послевоенный период, тенденцию расширения влияния демократии, и свидетельствует, что начиная с 70-х годов XX в., когда в мире насчитывалось 45 выборных демократий, происходил процесс их нарастающего влияния в мире, так что к концу 90-х годов их численность достигла 120.

Фукуяма не видит опасности реанимации фашизма. Он исходит из того, что «сегодня существует широкий глобальный консенсус относительно легитимности, по крайней мере в принципе либеральной демократии»10.

Но что может «вызреть» внутри нее? Внешняя форма может маскировать глубинное содержание. Это и показал опыт Веймарской республики. Фукуяма под углом зрения самосознания «образованного класса» рассматривает и оценивает события в странах Восточной Европы, Латинской Америки и так называемую «арабскую весну». «Желание политической свободы и участия – это не культурное своеобразие европейцев и американцев11, – пишет он. – Но, видимо, следует более внимательно посмотреть на социальную сущность возникновения “новой демократии”».

Какие плоды, например, приносит «арабская весна»? Что в экономике, социальной сфере, культуре получил народ Ливии в результате гражданской войны, поддержанной военными средствами НАТО? Как концептуально расценивать убийство американского посла в Бенгази теми самыми «свободолюбивыми» инсургентами, которых поддерживала в их борьбе против Каддафи американская администрация? Или каковы результаты выборной демократии в Египте? Об этом почему-то не принято говорить.

В результате механизмов выборной демократии в стране будут править «братья-мусульмане» и представители военной власти. Но причем здесь воля образованного среднего класса? Кто ее представляет в механизмах власти? Новая власть готова к стратегическому сотрудничеству с Соединенными Штатами Америки. Как объяснить альянс Соединенных Штатов с такими представителями или с теократическими режимами, такими как Саудовская Аравия? Можно ли это считать Союзом демократий? Очевидно, что для объяснения таких феноменов необходим новый теоретический дискурс, соединяющий демократию с принципами шариата и исламской теократии. Очевидно, что в мире происходят глубокие изменения, которые трудно «уложить» в либеральные рамки. Это почувствовал и Фукуяма.

В работе «Происхождение политического порядка: От дочеловеческих времен до Французской революции»12, опубликованной в 2011 г., Фукуяма сделал попытку опереться на исторический опыт народов, с тем чтобы осуществить коррекцию принципов либеральной демократии и прийти к более объективной и всесторонней концепции оснований политической свободы. Расшифровывая секулярную троицу, сочетающую такие три элемента, обеспечивающие политическую свободу, как упорядоченное и эффективное государство, правление закона и правительство, подотчетное народу, он отмечает, что лишь немногие нации сохраняют баланс этих трех элементов.

Майкл Манн, профессор социологии Калифорнийского университета (Лос-Анджелес), считает, что акцент Фукуямы на упорядоченном и эффективном государстве – это очевидное отступление от стандартной либеральной теории, с ее акцентом на свободном рынке и небольшом правительстве как условиях прогресса и свободы13.

Майкл Манн отмечает и точку зрения Фукуямы на теорию социального контракта как не имеющую отношения к реальности, поскольку не было такого времени, когда существовали изолированные друг от друга индивиды, взаимодействующие через посредство анархического насилия (Гоббс) или в мирном наивном невежестве по отношению друг к другу (Руссо). Но, пожалуй, наиболее заметное отступление от традиционной доктрины состоит в критической переоценке «трагедии общей собственности». Многие теоретики считали, что она мешает экономическому развитию. Эту точку зрения Фукуяма считает мифом. При этом он ссылается на опыт современного Китая.

Более того, он считает, что лучшей формой свободы является соединение традиций Китая, создавшего сильное государство, защищающее граждан от коррупции «тирании племянников», и традиций кастовой системы Индии, защищающей граждан от тирании государства. Сильное государство и сильное общество – это два центра власти, которые способны балансировать и сдерживать друг друга. В действительности оказывается не столь важным, в какой степени государственное устройство страны соответствует принципам традиционного либерализма. Эти принципы могут быть очень растяжимыми. Можно, например, считать, что Британия создала образцовую демократию. Но тогда почему демократия должна включать в качестве составного элемента монархию?

Если образец демократии включает монархию, то Соединенные Штаты Америки нельзя считать образцовой демократией. Главное беспокойство у Фукуямы вызывает тот факт, что развитие современных технологий и глобализация подрывают средний класс, так что лишь меньшинство населения может достигнуть его статуса. Фукуяма вынужден признать, что существует множество причин полагать, что неравенство будет усугубляться, что элиты во всех обществах прежде всего используют доступ к власти для защиты собственных интересов. И американские элиты в этом отношении не составляют исключения из общего правила. Наступление экономического кризиса лишний раз подтверждает опасения Фукуямы.