Комната - Анна Карчикян

надувательство, в которое я беспрекословно верил. Мы абсолютно другие люди, твои ценности не совпадают с моими, ты бросил нас, твердя мне, что семья важнее всего; как мне верить тебе, если ты противоречишь своим моральным установкам? Я всегда находил в себе сходства с тобой, незначительные мелочи, пустяки, быть может из-за нехватки твоей любви и внимания пытался быть поводом для гордости став на тебя максимально похожим? Не знаю, что и думать. Возможно, я принимаю тебя как личность и в какой-то мере уважаю тебя, но как отец ты не удался, ты им и не был, не стоило тебе жениться, в этом я полностью убежден. Ты никогда не чувствовал себя в своей тарелке находясь дома, твоё понурое лицо и замученный вид говорили сами за себя. Мы с сестрой запирались в ванной, чтобы не слышать твои замечания и ругань, тем самым оставив тебя наедине с женой, к которой ты уже давно перестал питать нежные чувства; складывалось ощущение, что мы тебя предаем, и нам становилось дурно, но даже это не вынуждало нас выходить из своего укрытия. Ты был просто невыносим; мы для тебя словно непереносимая ноша, груз, от которого ты больше не мог избавиться; именно поэтому не терпелось, выйти из дома, развеется, сделать вид, что никакого балласта не существует, ведь пока ты вне дома – нас нет, по крайней мере для тебя. Сидеть в престижных ресторанах, дешёвых кабаках, не имело значения, лишь бы окружить себя товарищами, в обществе которых ты позволял себе непристойные шутки и остроумные замечания. Ты любил разглагольствовать, рассказывать истории из своей бурной молодости, иногда даже пересказывать одни и те же, кои присутствующие уже выучили наизусть. Ты забывался в компании, и тяготы жизни не казались тебе столь чудовищными, ведь они не обременяли тебя никакой ответственностью; литры выпитого алкоголя омывали скопившийся налёт семейных обязанностей, и ты впадал в транс. Знаешь, мне было очень трудно приспособиться ко всему новому, чаще всего я избегал этого, но минуты, безостановочно движущиеся вперед, несли мое озябшее тело в бездонную пропасть. Я был ребёнком и мне хотелось веселиться в полную силу; я стал подростком и столкнулся с препятствиями, к которым не был готов; став старше, я понял, насколько сильно погряз в зловонной болоте, и будучи моим отцом ты не подал мне руку. Твои руки способные только красть, ломать и бить были засунуты в карманы, когда я нуждался в помощи, может ты хотел видеть мою медленную кончину и торжествовать? Ты не объяснил, что я должен буду уподобиться шайке отбросов для того, чтобы избежать издевательств, и когда я выделюсь чем-то то моментально превращусь в козла отпущения. Ты не предупреждал о том, что небо вовсе не такое голубое, что рано или поздно тьма поглотит весь свет, не оставив ни единого луча. Ты не говорил, как противостоять злу, а не объединиться к нему, поскольку лишь оно является воистину настоящим. Отец, ты ничего не сказал мне про женщин, не предостерег меня, хоть они и не смотрели в мою сторону приняв за чудаковатого клоуна или неуклюжего олуха; все-таки, им иногда удавалось меня соблазнить. Я влюблялся в разных девушек еще со школьного возраста: кто-то привлекал своей красотой, кто-то своей прямотой, кто-то и вовсе необузданностью; их объединяла одна общая черта – каждая была начисто моей противоположностью. Я писал им стихи, но они их рвали на моих глазах, сжигали или бросали. Я собирал клочки ассоциируя их со своими чувствами, подавляя подступающиеся слезы; неужели так легко вытереть ноги об чью-то душу? Находя в себе целый букет недостатков, я оправдывал их действия и даже счёл разумными. Меня удивляло то, какие им парни обычно нравились: глуповатые, бескультурные, на вид сильные и приземленные; так что я совсем не входил в эту категорию; скорее всего, для них я был полоумным, и никакая уважающая себя девушка не стала бы связываться с таким как я. Меня это поначалу задевало, но потом я смирился со своей участью и принял эту природную неприязнь как должное. Комплексы сосуществовали со мной, пожирав все мысли и не было ни единого дня, чтобы я жил порознь. Я избегал зеркал, дабы не видеть столь ненавистное мною собственное отражение и не пополнять список своих недостатков. Мне было известно, что выгляжу я далеко не опрятно даже можно сказать безобразно, а излишнее напоминание об этом было бы очень некстати.

Знаешь, я этим парням даже завидовал хоть и считал их малообразованными идиотами, им было гораздо легче чем мне, они меньше думали или не думали вовсе, держали всех в узде, да ещё и их за это уважали, боготворили. Жаль, что я не сумел стать таким же недоумком и наконец познать счастье.

Как-то раз я решил проследить за одной особой, было любопытно; где и как она живет, чем вообще дышит. Сев с ней в один и тот же автобус, я пристально наблюдал за её движениями, мимикой; со стороны могло показаться, что я какой-то маньяк или насильник, изучающий будущую жертву. Помню лишь то, что я, уставившись на неё за все время ни разу не моргнул. Она вышла на своей остановке, вокруг не было ничего примечательного: пустынные и грязные улицы, полуразрушенные дома, хрущевки, голодные бешеные псы, лающие друг на друга, и больше ни души. Она уверенно шла вперёд, не смотря под ноги, с гордо поднятой головой, и казалось, что она вот-вот споткнётся о что-нибудь и упадёт. Наконец дойдя до дома, она остановилась и бросила на меня изучающий взгляд, в котором отражалось отвращение. “Отстань от меня наконец”, проворчала она, но я не шевельнулся. “У меня уже есть молодой человек!” выкрикнула она раздраженная моей наглостью, на что я ответил, “мне плевать”. Она угрожала меня полицией, но и на эти угрозы я никак не отреагировал. Я играл роль настырного и бесстрашного мужчины, но как выяснилось, актер из меня никудышный, ибо волна страха захлестнула меня, а унимать дрожь становилось всё труднее и труднее. Она просто захлопнула дверью, а я уже начал жалеть, что во все это ввязался, “а что, если она натравит на меня своих старших братьев или каких-то знакомых, а что если они уже ждут возле моего дома с дубинками или ножами?” подумал я, и постоянно оборачиваясь назад, старался себя успокоить. По пути домой, разгадывал причину своих поступков, может, я уже настолько отчаялся, что подсознательно пытался выяснить корень этого отвращения, заставлял ей поверить в мою непоколебимость и решительность, тем