Комната - Анна Карчикян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
****
ГЛАВА 2
СЕМЬЯ
Утро начиналось с криков исходящих из соседней комнаты. Он, лежа в постели пытался предугадать чьи они конкретно и вслушивался. Мужской грозный голос приказывал кому-то что-то выполнить или же заставлял жить по своим правилам. Ему не хотелось вставать. Он не был готов участвовать во всем этом, играть свою роль маленького ребенка, которого ни во что не ставят и смотрят как на неполноценного человека без чувств, мнения, души. Он был заперт в своём крохотном мирке, где чужеродное не могло ворваться во внутрь, и все происходящее за пределами не имело ничего общего с ним. Тут было уютно, спокойно и тихо, из-за чего он не сознавал что находиться в заключении, что эти стены не именуются друзьями, напротив, они жестокие надзиратели, не впускающие к нему гостей из наружности, и даже те крики казались настолько отдалёнными; будто находились в другом месте, в другом измерении, планете, в совершенно другом мире. Ему нравилось времяпровождение со своими тюремщиками, они были роднее чем отец, устроивший этот неприятный балаган. Он нехотя встал, накинул на себя теплую кофту и вышел из комнаты. Все собрались на кухне, сестра сидела за столом и следила за тем, как родители ссорятся. Он подошел к ней и встал рядом будто бы присоединившись к просмотру фильма.
– Брат, может нам стоит вмешаться, помирить их? – неуверенно спросила она.
– Не стоит, они должны сами разобраться. – ответил он, и сохранив свою позицию наблюдателя сел рядом с ней.
Родители часто ссорились, они не выносили друг друга, скорее всего даже ненавидели. Отец был эгоистом не имеющий отношения к семейной жизни, а мать была жертвой обстоятельств, которую лишили счастья и любви, испоганив всю дальнейшую судьбу. Он презирал её – женщину, подарившую ему двух прекрасных детей – женщину, за которую когда-то убивался и боролся, чуть ли не принудив выйти за него замуж. Он ненавидел её всей своей физиономией, манеру её речи, позу, взгляд, голос, особенно голос. Он казался ему настолько противным, что ему иногда хотелось взять ножницы и отрезать ей язык. Он смотрел на неё и видел лишь отвращение воплоти. Дети иногда убеждались в том, что отец вполне способен убить её, причем хладнокровно, со всей присущий человеку жестокостью и манией, они боялись, что однажды так и произойдет. Наблюдателю было тогда 8, а сестре 12, они росли во враждебной среде и уже приспособились к подобной обстановке. Он иногда ощущал себя так, словно являлся главной причиной их несчастия, связующим звеном, преградой, не позволяющей родителям окончательно расстаться, и что самое удивительное; он не думал так же о сестре.
–
Может и руку станешь поднимать на меня при детях? – завопила мать.
–
Тебе не помешала бы хорошая пощечина мразь, достала ты меня уже, мне домой возвращаться не хочется больше! – заорал отец и попутно разбив тарелку об стол, от чего дети вздрогнули, вышел из кухни направившись к выходу.
Мать собирала осколки с пола голыми руками, и нечаянно порезав пальцы продолжила, не придавая этому никакого значения. Сестра ринулась на помощь, в то время как он стоял остолбеневший и без единого движения сопровождал их взглядом. Он понятия не имел как реагировать в подобных ситуациях, и то недоумение, в котором он находился, продлилось очень долго. Сказать, что он был зол на отца будет враньем, скорее наоборот, он его отчасти уважал, но очень сильно боялся. А что на счет матери, она любила сына, но временами, когда злилась на него, говорила, что тот похож на своего отца, то есть на человека, которого она терпеть не могла. Каждый раз после этих слов он замыкался в себе и закрывался в комнате, беседовал сам с собой пытаясь забыться, занять себя чем-то, убить затянувшееся время. Злопамятным он не являлся, о чем не скажешь о сестре, которая не простила ни единого слова, ни единого действия отца. Она отреклась от него, ибо рана, оставленная им с детства, стала уродливым шрамом на её сердце. У неё был кардинально другой характер, она не любила подчиняться и подчинять, не любила, когда ей что-то навязывали, указывали или управляли ею. С возрастом она черствела и узнав человеческую сущность получше, предпочла не иметь с ними дело если это не было необходимо. Она была добра, великодушна и любезна почти со всеми, с кем доводилось пообщаться, но пообщавшись с тем или иным человеком хранила верность своим принципам и не верила никому, ибо в любом человеке найдётся место для лицемеря и корысти. Она была неуступчивой, своевольной и принципиальной, как нам уже довелось узнать. После того как отец развелся и покинул их на сей раз насовсем, она уничтожила все останки теплых воспоминаний давно минувших дней, мысленно разожгла костёр и сожгла все связанное с ним, избавившись от навязчивого фантома идущего по пятам, она будто спалила вонючую футболку с несмываемым пятном и наконец вздохнула с облегчением.
Ей было тридцать, она жила с матерью и братом, которого видела настолько редко, что успела позабыть черты его лица. Она всегда считала брата непомерно мягкосердечным, наивным и до глупости добрым, поэтому опасалась за него, обычно таких людей как он, безжалостно ломают, топчут, плюют им в лицо, а что еще хуже манипулируют использовав его кротость в своих коварных целях. Этот мир изначально был рассчитан для подлых и хитрых, ведь ради выживания необходимо убить в себе совесть с младенчества и печально то, что в подобной грязи находился он: не испорченный, не сгнивший и честный юноша, который в свои двадцать шесть все еще верил в человеческую непорочность, в искренность слов и поступков. Она боялась видеть в его неискушённом взгляде разочарование и неописуемую тоску, раскалывающую пополам всю душу. Её бросало в дрожь от мысли что однажды, посмотрев на него, она увидит своё отражение. Наблюдать за этим человеком со стороны, замечать подлинную искру в глазах доставляло неподдельное удовольствие и самый настоящий ужас. Видеть изо дня в день, как он упорно настаивает на своем, строит планы, веря, что когда-нибудь обязательно их осуществит, терпеливо ждёт, набирается опыта, настырно доказывает свою правоту, да так, что волей не волей начинаешь верить в это без единого сомнения, безусловно радовало, но спустя некоторое количество времени, когда началось его хождение по мукам: бесконечно тянущиеся бессонные
