Впечатление обманчиво - Татьяна Губейдулина

И тут я вспомнила, что ждала семью. Одиночки на сегодня закончились, оставалась семья и домой. Я заглянула в телефон. Да, на аватарке была моя клиентка и, кажется, даже в этом же платке. Мария. Мы списались с ней несколько дней назад. Я еще предупредила, что на первую встречу желательно прийти не только подростку, о котором шла речь, а всем, кто проживает на данный момент в квартире. Мне, как психологу, важно погрузиться в атмосферу семьи, не просто услышать историю, но и постараться почувствовать, уловить то, что может нечаянно или намеренно скрываться за словами. Взгляды, интонации, жесты, даже одежда и запах, как сейчас. Клиентка ответила, что все поняла и постарается привести не только виновника – так сказала она, но и участников их общей жизни. Сказала, разделив этим НО семью на части, поставив грань между кем-то пока неозвученным во главе с собой и мальчиком четырнадцати лет, с которым «стало невозможно жить», который «переходит всякие границы», но которого «она очень любит» и «с этим надо что-то делать, и я верю, вы сможете нам что-то подсказать».

Так куда делся подросток? Я еще раз посмотрела на переписку. Да, вот: «Хорошо, договорились, будем вместе», время и дата.

Я отошла в сторону, когда за дверью раздался шум спускаемой воды, а потом загудел кран над раковиной. Вопрос был наготове, и, как только она вышла, стряхивая с рук воду, я задала его:

– Вы планировали прийти всей семьей, Мария? Я же ничего не путаю? Где мальчик? Где муж – отец?

Она улыбнулась невозмутимой давно отрепетированной улыбкой, выражающей одновременно уверенность и смущение:

– Они опаздывают. У нас же полтора часа. Мы договорились приехать вместе, но они задержались в музее, а я из дома, поэтому успела вовремя. Мы же можем начать без них? Я пока все расскажу.

– Хорошо, пойдемте.

Воскресенье, вторая половина, вечные пробки, а кто-то вообще хронически не может прийти вовремя. Делать было нечего, время действительно шло, время, которое принадлежало мне и этой не полностью дошедшей семье и можно было начинать. Возможно, мне бы все равно пришлось задать несколько вопросов ей наедине. Так почему не сделать это сейчас.

Мария пошуршала в сумке, достала бутылку воды, и мы пошли.

Войдя в комнату, она решила оглядеться. Пока запах ее духов обживал кабинет, она разглядывала мои сертификаты на стенах, полочки с игрушками, книги, картину с изображением молодой длинноволосой женщины, которую подарила мне одна клиентка. Она была спокойна или тщательно скрывала волнение. Я села.

– Это вы рисовали?

– Нет, я не умею.

– Понятно. А я рисую иногда. Это же по номерам?

– Да, кажется.

– Точно по номерам, – она оглянулась еще раз, как будто проверяя, не забыла ли она чего рассмотреть и села в кресло передо мной.

Помимо двух кресел у журнального столика, в углу стояла кушетка для постоянных клиентов и два стула-кресла с высокими спинками и подлокотниками, приготовленные для приема большой семьи.

– Начнем?

– Да. Нашему младшему пятнадцать лет. Есть еще старший, ему двадцать. Иногда он живет у нас с девушкой. После школы он поступил в Герцена на кафедру математического анализа. Хочет дальше там в магистратуру. Он вообще молодец. Добрый, отзывчивый. Всегда помогает, если мы с отцом просим. Мы вообще очень дружные, – она замолчала и посмотрела на меня.

– Что же заставило вас прийти ко мне?

Она отвернула крышку у бутылки и глотнула воды. Пластик громко щелкнул стенками.

– Извините.

– Ничего страшного.

– Да, ничего страшного. На чем я остановилась?

– Вы говорили о старшем сыне, но, как я помню, в сообщении речь шла о младшем, о подростке, правильно?

– Да, вы правы. Дело все в младшем. Вообще они у меня оба молодцы. Младший – чудо. Очень красивый. Даже когда родился. Знаете, некоторые дети вначале похожи на червячков, морщинистые, розовые. Но в нашей семье не так. Оба сына родились красивыми и умными. Не умными прямо, но осмысленными. Врачи приходили на него смотреть. На младшего. У него была такая шевелюра! И губки бантиком, помните, как у Орбакайте: «Губки-бантиком, бровки-домиком». Волосы четырех оттенков, и я сразу сказала Диме (Дима – это мой муж). Я сказала ему: «Это на счастье».

Взболтнув бутылкой, которую по-прежнему держала в руках, Мария начала откручивать пробку, но задумалась, закрутила ее обратно и поставила на стол, повернув к себе этикеткой. Потом протянула руку и повернула этикетку наполовину ко мне. «Evi» – прочитала я про себя.

– Вы что-то спросили. Я путаюсь. Можете напомнить?

– Почему вы решили обратиться к психологу.

– Точно!

В сумке, стоящей на полу рядом с креслом, зажужжало и Мария наклонилась и не глядя, достала телефон.

– Специально не выключила, – пояснила она мне и обратилась к телефону – Да? – посмотрела на меня и закивала, прикрыв микрофон рукой: – Дом пятьдесят три, правильно! Да, корпус два. Алло. Да, пятьдесят три – два. Да. Сколько? А быстрее? Ладно.

Она отключила телефон и положила его на стол перед собой экраном вверх:

– Пусть пока полежит, чтобы не пропустить – потом уберу.

Я кивнула.

– Еще десять минут, ничего?

– Это ваше время, Мария.

– Да, конечно.

– Вы уже были когда-то у психолога?

– Нет, никогда. Все было хорошо. Почему вы спросили?

– Решила уточнить.

– Нет, никогда. Так вот. Младший всегда был любимчиком. Красивый, умница. Со старшим разница в три… Нет, в пять лет. Точно. А сейчас – то ли период такой подростковый, то ли с ним что-то не так. Вы просто должны его увидеть, и нам сказать, что не так.

– А что не так? Можете предположить?

– А всё не так. Он на нас кидаться стал.

– Кидаться?

– Да. Ничего не скажи. Против не скажи. В комнату к нему не зайди. Он сразу злится, дверями хлопает.

Мария заерзала в кресле.

– Или это нормально для подростка?

– Злиться? Для подростков более чем. Подростки – отдельный народ. Они говорят на своем языке, глядят на все…

– Вот-вот, на своем! И на нашем не понимает! Брат тут к нему в комнату зашел, так он заорал, а потом еще в след стулом в дверь кинул! Хорошо, не ножом. А если бы в Сеню стулом попал? А если бы в голову?

– Сеня это…

– Сеня – это старший, который с Ирой.

– Сеня придет?

– Нет, еще не хватало. А младший Вова.

Мария изменилась. Все черты ее лица напряглись, оно стало жестким, как и голос. И это категоричное «Еще не хватало» о присутствии Сени. Но пока решила не уточнять, а только записала для памяти имена «Дима, Мария, Сеня, Вова». И Иру на всякий случай приписала.

– Что вы пишете?

– Для памяти.

– А, понятно. Но это же все конфиденциально?

– Конечно. Так что, по-вашему, могло случиться с Вовой?

– Сбрендил.

Она снова замолчала, и я решила помочь.

– Что значит сбрендил? И когда примерно это произошло?

– То и значит. Примерно год. Нет, примерно полгода назад. Вот такой стал. Отказывается на футбол ходить. Так не сам же ходит – то я, то муж возим, время свое тратим.

– На футбол? Он футболист?

– Да, причем ему нравилось всегда! Ходил с удовольствием, тренеры хвалили.

– Как интересно! А как с учебой, что-то изменилось за это время?

– Да он не только футболист. Он и на бальные ходит. Ну на соревнования мы не претендуем. Но успехи есть. Были. Вот теперь бросил и ни в какую. Футбол только остался, но и там грозит. Говорит, учиться ему некогда. А сам в комнате закроется – чем он там занимается? Думаете, учебой?

– А чем?

– Вот брат и зашел проверить, а он на диване лежит. Историю, видите ли, читал. Даты учил. Лежа ему удобнее. Видали? А мы как должны понимать – даты он учит или еще чем занимается?

– Чем?

– Сами знаете. Как мы должны понимать?

– Так с учебой изменилось что-то?

– Да нет вроде. Но сами понимаете – программа тяжелая, не первоклассник же. Учиться надо. А он на диване.

– Но он же сказал, что учится?

– Учится он. Все мы так учились. Как будто вы сами не ленились в школе. Ну, признайтесь…

Экран телефона загорелся:

– Подъезжают, две минуты. Давайте так. Я