Впечатление обманчиво - Татьяна Губейдулина

объявили, что допросов больше не будет. Не успел он спросить, что с ним собираются делать дальше, как его выволокли из клетки и потащили куда-то на второй этаж, где он ещё не бывал.

Он оказался в просторной комнате без окон; на потолке торчали на коленчатых держателях две огромных лампы, под ними стоял металлический стол со стоком в ногах, как у ванны. У дальней стены – ещё стол: длиннейший, тоже металлический, застеленный простынёй с казённым чёрным штампом и заваленный блестящими металлическими инструментами. Комната полна была людьми в масках, тонких резиновых перчатках и светло-зелёных халатах, завязанных на спине. Всё это напоминало операционную из кошмарного сна.

То, что с Витей там делали на протяжении следующих недель, тоже напоминало кошмар.

– Эксперимент первый. Изучение регенерации покровных тканей у лешего. Эксперимент второй. Изучение регенерации сосудов у лешего. Эксперимент третий. Изучение регенерации костной ткани у лешего… – с монотонной диктовки номера и названия опыта начинался очередной этап. Обезболивание Вите, конечно, не полагалось: сотрудники Общества считали, что достаточно покрепче примотать его широкими ремнями к столу.

В операционной Юля не появлялась, зато она исправно приходила на все перевязки. На них и оценивали ту самую регенерацию, которая так интересовала Общество, – но не только на них. Витю то и дело водили (или возили, если встать уже не мог) на какие-то другие процедуры: то на анализы, то на рентген, то ещё на что. При обычной своей жизни он такого не застал, в сельской амбулатории кровь брали, тыкая палец иголкой и высасывая кровь в стеклянную трубочку. Ну хоть теперь на чудеса техники посмотреть…

У лешего всё заживало гораздо быстрее и легче, чем у человека, а болевой порог намного выше, но бесчеловечные эксперименты всё равно Витю чуть не доконали. Бесчеловечные?.. Так он в глазах Общества человеком и не был. Как назло, ещё и погода испортилась – конвоирам неохота было торчать на улице, так что прогулки сократились до чистой формальности.

Витя держался из последних сил. Если Юля была в помещении, смотрел не отрываясь только на неё – она виновато ёжилась и отводила глаза. А когда Юли не было, Витя думал о ней, вспоминал те три свидания, что у них были. До мельчайших подробностей восстанавливал в памяти: во что Юля была одета, как улыбалась, увидев его, как танцевала с ним на дискотеке. Как после второго свидания он, провожая её, попросил разрешения и поцеловал. Она ведь охотно ему отвечала – неужели тоже расчёт? Неужели знала тогда, что заманивает в ловушку нечисть? А он-то думал, что понравился. Выходит, театральный институт по Юле плачет?

Последние опыты были особенно страшны. Изучали, как запомнил Витя, «регенерацию тканей при множественных и сочетанных повреждениях». Память, кстати, у него отменная была, а уж как лешим стал, так и вовсе мог бы книжки целыми страницами заучивать. Звучало название умно, красиво даже, а на деле Витю всего изломали и бросили обратно в клетку. Приходили каждые полчаса, смотрели: живой или уже нет?

Витя жил – назло. Кончится же это когда-нибудь. Не бывает, чтобы не кончалось.

Недели за две зажило у него всё настолько, что мог уже сам на перевязки ходить. Только задыхался, как старик.

– Сохраняется левосторонний пневмоторакс, – сказал один сотрудник другому, посмотрев на очередные Витины снимки.

– Рассасывается, – ответил второй.

Ну вот, лучше, значит, становится. Значит, надежда есть…

***

Витя проснулся среди ночи и сначала сам не понял, почему. А потом увидел чей-то взгляд, направленный прямо на него из-за решётки.

– Юля?

Она ничего не сказала – всё так же молча пристально смотрела на него с бесстрастным выражением на лице. В бестиарии стояла неестественная тишина: кого-то уже увели без возврата, других сморил беспокойный сон.

– Пришла ещё пару дневников наблюдения заполнить? – с горечью спросил Витя и отвернулся. Неподалёку хихикнула и плеснула водой на пол русалка – этой всё было нипочём, даже крошечный аквариум, в котором поместиться можно было только сидя. – Ну что молчишь? Поговори со мной. Я хоть голос твой послушаю, мне полегче станет. А ты потом всё изучишь и пару статей напишешь.

Опять никакой реакции.

– А я-то в тебя влюбился. Всерьёз. Сразу, как только увидел, – сказал он куда-то в стену. Глядеть на Юлю сейчас выше его сил. – Ты растерянная такая была, озиралась по сторонам. Аукала – вот я и пришёл. Сама же знаешь: леший на зов всегда приходит.

Витя поднял голову и всё же посмотрел прямо Юле в глаза:

– Думаешь, если я нечисть, так и любить не могу? А почему ж не могу-то – сердца, что ли, у меня нет? Есть, вот здесь, – он приложил руку к груди. – Как было человеческое сердце, так и осталось. И люблю я тебя как человек.

Она качнула головой. По щекам от глаз к подбородку пролегли мокрые дорожки. Юля вдруг поднялась, подошла к дверце клетки и отперла тяжёлый навесной замок. Витя наблюдал за ней с недоумением.

– Ну же, – каким-то чужим, сипловатым голосом сказала Юля и открыла дверцу пошире. – Иди.

– Ты чего это удумала? – Он не сдвинулся с места.

– Я об этом пожалею, – пробормотала она.

– Юль, ты что делаешь? – опять спросил Витя.

– Все эксперименты, какие хотели, над тобой уже провели. Уходи, иначе утром тебя усыпят.

– Как собаку, что ли?

– Примерно.

Он неуклюже выполз из клетки – всё болело, мышцы не желали работать – разогнулся и встал совсем рядом с Юлей.

– Больше не увидимся?

– Нет.

Она сама потянулась к нему, обхватила с каким-то отчаянием, поцеловала в лоб, в губы.

– Иди. Иди скорее, – прошептала она и закрыла глаза. Подул ветерок, а когда Юля снова посмотрела вокруг, рядом уже никого не было.

***

Конечно же, её уволили. Да ещё, как говорится, с волчьим билетом. Но прошедшие с тех пор семь месяцев были самыми спокойными в Юлиной жизни.

Работа сама её нашла: Юля жила около школы и как-то раз услышала, что учительница биологии внезапно ушла в декрет. Внезапность эта чести учительнице как профильному специалисту, на взгляд Юли, не делала (биолог – и до последнего не поняла, что беременна?!), зато на освободившееся место Юлю, с её-то красным дипломом биофака, взяли несмотря на записи в трудовой.

Преподавать Юле понравилось. От того, как загорались у ребят глаза, когда она рассказывала им что-нибудь увлекательное, Юля и сама воодушевлялась.

Но вот учебный год кончился. Маленькие, от восьми до тринадцати человек, классы разошлись на каникулы, а Юля, как только закончила с бумагами, рванула по своим делам.

…Она поправила лямку рюкзака. От воздуха, напоенного ароматами влажной земли, хвои и преющих листьев, кружилась голова… впрочем, от воздуха ли?

Юля шагала уже почти час и наконец решила остановиться. Отсюда она точно дороги не найдёт. Юля осмотрелась.

Маленькая полянка, почти круглая. Справа густой черничник, впереди две огромных тёмно-синих ели – как стражи или столбы от ворот. А в центре, аккурат посередине, будто след от ножки циркуля, – огромный пень.

Потянуло ветерком. Странно потянуло – верхушки деревьев и не шелохнулись, а кусты вокруг полянки зашелестели. Юля улыбнулась и не оборачиваясь сказала:

– Привет.

– Привет, – откликнулось эхо. Она глянула назад через плечо.

– Можно не буду наклоняться и через ногу смотреть? А хомута у меня в любом случае нет.

– Можно.

Витя подошёл поближе, не сводя глаз с её лица:

– Пришла? Или опять заблудилась?

– Пришла. Скажи, что я об этом не пожалею.

– Ты об этом не пожалеешь. Ты ведь и тогда не пожалела.

– Откуда ты знаешь?

Он не ответил. Юля шагнула к нему, и Витя крепко её обнял.

– А чем занимается жена лешего? – спросила она вдруг.

– Чем хочет. – Он взял её за руку и повёл вглубь леса.

Вера Знотова

Встретились

Лера не могла усидеть на месте. Поднималась со стула, подходила к окну, смотрела, не вскипел ли чайник, проверяла время на настенных часах, а потом на телефоне, разглядывала незамысловатые узоры на ложке и пересчитывала горшки с цветами на подоконнике.

Из-за этих мысленных перебежек Лера в конце концов начала опаздывать. Заметила она потерянные минуты ещё в дверях. Было бы неловко прийти позднее обещанного на первое