Старый рыцарь - Дилара Маратовна Александрова

— Это я решаю, кто рыцарь, а кто нет! Великий Воин не говорил, что рыцарства лишаются из-за нарушения клятвы. Он говорил об искуплении кровью. Как ты смеешь бросаться оскорблениями суду⁈ — верховный был зол, он тряс кукишем на вытянутой руке, — Отказаться от поединка⁈ Негодник! Если ты не возьмешь в руки меч, твое имя вырежут на позорном столбе, и оно будет висеть, пока тот не сгниет! И тебя повесят там же, пока и ты не сгниешь. Имя твое висеть будет дольше, это точно!

На этот раз Асгред поднял бледное лицо, в его глазах читались и печаль, и страх, и гнев.

— Будешь сражаться или нет⁈ — взревел верховный, выплюнув добротную порцию слюны.

Асгред медленно кивнул, смешивая печаль с гневом.

— Хорошо, — мгновенно остыл оторн, оглянув довольную толпу сердитым взором из-под густых бледных бровей, — Есть ли среди вас тот, кто хочет взять часть справедливости на себя?

— Есть! — мгновенно отозвался на зов чей-то решительный голос.

— Кто ты, назовись.

— Я — Маркус Галеран, и я рыцарь.

— Кто может доказать, что ты рыцарь?

— Мой дядя — Ланноэль Галеран, мой герб гордый гогочущий гусь, мой род владеет поместьем Виноградных лоз, и я посвящен в рыцари в свидетельстве оторна Каллахана.

— Это так? — прищурив один глаз, с интересом повернулся к Каллахану Бельтрес.

— Так, — лицо Каллахана стало непроницаемо, словно каменная маска, — Он Маркус Галеран и он рыцарь. А завтра первый день лета.

— Ну, что ж, раз так… — Бельтрес занял свое прежнее положение, не без усилий повернувшись к возбужденному Маркусу, — Почему ты хочешь сразиться на стороне суда?

Маркус пригнулся, нырнув под деревянное заграждение и тут же оказался в тисках мягкого, но мокрого песка. Он выпрямил спину, сделав взгляд гордым:

— Потому что они заслуживают смерти!

Глава 20

Закрытые двери

«…радуйся… я награждаю тебя бессмертием….»

В ушах звенели холодные, бесстрастные слова, вынесшие ему приговор. Подошвы чувствовали огненный песок, по которому прошлась сотнетысячная глиняная армия, раскаленная жаром изнутри. На этот раз он — за ней, прожигая пятки насквозь. Фолкмар устало влачил ноги, гадая, дойдет ли пламя до его костей. Радуйся… это награда…

На прикрытых веках, дрожащих, словно испуганный цыпленок, все еще отражался плачущий кровавыми слезами горизонт. Под ним кишел бескрайний океан змей и неведомых гадов, таких огромных, что те могли одним вздохом поглотить самого большого кракена Агатового моря. Сквозь сон он чувствовал рану на груди, огромную и больную. Рана пульсировала, напоминая о бескрайней муке, ждущей его, как только он поднимет веки. Ликуй, бессмертный, ты недостоин…

Впервые Фолкмар не захотел променять кошмар на реальность, в которой его ждал еще больший кошмар. К боли нельзя было привыкнуть. Он научился жить с малой болью, но большая была невыносима. Когда он поднял над головой клинок — прямой, словно стрела — он приготовился к большой боли, но не изменил своего решения. Радуйся, Фолкмар Упрямый…. Фолкмар Упрямый пронзил глянец Безумного. Крича истошным звоном, колодец раскололся на тысячу осколков. В них отразились картины несуществующего. Прямо в лицо вспорхнула испуганная чайка, застряв в глазах осколком раскаленного льда. Она была черная, словно смола, и взгляд ее был настолько же черен. Крик походил на скрип мачты, которую вот-вот сорвет шторм. В осколках, в тысячах больших и малых, словно крупицы пыли, показалось его настоящее, прошлое и будущее. Настолько ужасное, что он зажмурился от страха, но это не помогло — глаза продолжали видеть сквозь веки. Ты снова сделал неверный выбор… Это не закончится никогда. А потом он упал, и все повторилось вновь.

Его сердце обливалось кровавыми слезами, когда утренняя прохлада летнего ветра нежно лизнула его разгоряченную ладонь. Боль нахлынула внезапно, колким саваном опутывая тело. Фолкмар простонал. Если бы пришлось выбирать между прожжёнными до костей стопами и этой болью, он бы выбрал первое. Глаза Безумного видели в нем только куклу. Куклы никогда не удостаиваются того, чтобы оторваться от рук кукольника.

Вслед за ветром Фолкмар ощутил тонкую детскую ладонь, осторожно сжавшую его грубую руку. Он так и не решился открыть глаз. Вокруг было удивительно тихо.

— Сьер Фолкмар? Вы снова дышите. Как вы? — услышал он встревоженный голос Дуга. В детском горле застряли слезы. Наверняка, открой он глаза, тут же увидит красные глаза и вспухший нос. Дуг… славный Дуг… хороший мальчишка. Фолкмар долго изучал взгляды, но он все-таки в нем ошибся. Дуг его не бросил.

Фолкмар шевельнул пальцами, пытаясь ответить на тревожное прикосновение, но был еще слишком слаб. Его силы не превосходили мальчишеские.

— Теперь-то веришь мне? — прохрипел он, язык его не слушался. Рыцарь не был уверен, что Дуг его понял.

— Я всегда вам верил, сьер, — услышал он ответ.

— Всегда…

Фолкмар открыл глаза. Наступило лето. Это чувствовалось в воздухе, сквозь боль. Удивительное дело — солнце все так же светило, и сегодня было не холоднее и не жарче, чем вчера, птицы не стали петь как-то иначе, мухи не стали менее надоедливыми, но было сразу понятно — лето. За такое короткое время весна отступила, отбросив и последние отголоски зимы.

Он сидел под одинокой осиной, росшей далеко от остального пролеска. Прямо как одинокая башня на его щите, которого у него не было. Местность здесь была не ровная, осина росла на небольшом пригорке, но зато трава была мягкой, словно шерсть зимнего животного. Слабые пальцы утопали в зелени, прохладной и сочной. Где-то там, вдали, шумел праздничный город. За городом возвышалась гора Перемен, но здесь, вокруг, никого не было. Только деревья и холмы, сплошь покрытые молодой порослью и колючими кустарниками. У ног валялся котелок, наполненный прозрачной водой. Фолкмар уловил слабый запах серы, сквозь свежесть первых летних дней. Значит, Дуг таскал воду, пока он лежал здесь. Небо проваливалось в безупречную голубизну, без единого облачка. Тишина оглушала.

— Пить…

Дуг отнял ладонь. Юркое тельце взвилось, вскочив на ноги. Он провозился совсем недолго, притащив откуда-то кружку. Мальчик зачерпнул воды из котелка и поднес ее к иссушенным губам старика:

— Вот, сделайте глоток. Не слишком противно?

— Нет, в самый раз, — у Фолкмара не получилось улыбнуться, хотя он и не хотел.

— Я искал везде, но нашел только