Только ты и я - Лор Ван Ренсбург

и я их только вообразила. А может, у меня и вправду была галлюцинация? Или я – безумная жена, которую заперли на чердаке [31], а вовсе не «его дорогая Джейн», как он меня называл.

Нет!!!

Он называл меня своей дорогой Джейн, и все это было взаправду.

К тому же никакая выдумка, никакая галлюцинация не способны причинить столько боли.

Я никак не могу успокоиться. Днем и ночью я ломаю голову, пытаясь понять, что же я сделала не так. Почему он меня разлюбил? По ночам, лежа без сна, я часами гляжу на белый потолок своей спальни, словно на нем написаны ответы на мои вопросы, но там, наверху, только тени. Снова и снова я вспоминаю, как все было, вспоминаю каждый наш разговор, каждый жест, но никак не могу понять, в чем была моя ошибка. И это буквально сводит меня с ума. Стоит мне остаться одной – закрывшись ли в спальне или просто уйдя в себя, отрешившись от окружающего и окружающих, – и я начинаю анализировать каждую мелочь, каждый наш разговор. Я взвешиваю каждое слово, каждое едва заметное изменение интонации и выражения глаз. Я разбираю наши беседы буквально по косточкам и… и не нахожу ничего. Где она, та раковая клетка, которая отравила наши отношения и заставила его вытравить меня из своей жизни? Ни о чем другом я не могу думать. Я не могу спать. Ночью в постели, за рулем автомобиля, перед экраном телевизора я мучаюсь только одним вопросом: почему? Даже об учебе я почти не думаю, и мои отметки поползли вниз, но мне все равно. Только бы найти ответ, и тогда, быть может, я сумею что-то исправить.

Милая, милая Ви! Мне ужасно не хватает тебя, твоей силы и твоего спокойствия, но ты далеко, и я топчусь на месте, на зная, на что решиться. И рядом нет никого, кто велел бы мне перестать мучить себя или, наоборот, – научил, как действовать дальше. Даже мама не может помочь. Она, правда, что-то подозревает, но я не могу, просто не могу ей все рассказать. Мама никогда меня не поймет, и я боюсь, очень боюсь ее реакции. Конечно, она захочет мне помочь, но ее вмешательство способно сделать ситуацию только хуже.

Стократ хуже.

Вчера я ездила к его дому и оставила ему письмо. Я подсунула его под дверь (почтовый ящик показался мне слишком обезличенным). Его не было дома, я знала это точно, но все равно прижала ухо к двери. Я слушала тишину с той стороны и вспоминала времена, когда я входила внутрь, когда чувствовала босыми ногами жесткий ворс ковра, когда в воздухе, пронизанном солнечными лучами, протиснувшимися в щели жалюзи, звучали мои слова и стоны наслаждения. Я стояла у двери, и воспоминания поднимались в моей душе. Их было так много, что они закупорили мне горло, и, чтобы не задохнуться, мне пришлось бежать. На нижних ступеньках лестницы я споткнулась и грохнулась на пол вестибюля. Жалкая дура! Мне пришлось несколько раз ткнуть себя пальцем в свежие ушибы, чтобы напомнить себе: я не дух и не призрак.

В письме я просила его встретиться со мной на Кипарисовой горе. Если он придет, я буду знать, что я ему по-прежнему небезразлична, что он думает обо мне хотя бы капельку. Я написала – если он не придет, я могу сделать какую-нибудь глупость. Когда мы встречались в последний раз, он очень злился на меня. Он почти орал! Наш последний разговор не должен быть таким. Наши отношения не должны закончиться так. Он придет. Не может не прийти. Но на всякий случай я все равно напомнила ему о сегодняшнем собрании и о том, что директорша сказала насчет школьного психолога. Для него это повод задуматься.

Вот я и написала тебе все, Ви. Мне необходимо было тебе рассказать. Считай это письмо моей исповедью. Я хочу, чтобы ты меня поняла – поняла все, все что я пережила и передумала. Извини, что вышло так скомканно и бессвязно, но… Надеюсь, ты меня простишь.

Да, еще одна вещь… Я часто вспоминаю ту ночь. Думаю, ты знаешь – какую. Тогда я была слишком глупа, чтобы все правильно понять, а потом… потом я боялась, что поняла все не так, поэтому я ничего не говорила. Но после всего, что произошло здесь, я горько сожалею, что ничего не сделала, ничего не сказала, никак не дала тебе знать… Мне жаль, что я нашла в себе достаточно мужества только теперь, когда ты уехала так далеко. Это я, я во всем виновата. Я все испортила.

В том числе и наши отношения.

Не знаю, когда ты получишь мое письмо. Наверное, не скоро. Кто знает, сколько времени идет обычная почта в наш век мгновенных сообщений. Весьма вероятно, что письмо придет уже после того, как я с ним встречусь. Он, правда, может не прийти, но если он все же появится, одному богу известно, что он скажет и что сделает. Если бы ты видела, как он разозлился, когда нашел фотографию! Он разорвал ее буквально на тысячу кусочков!

Но если он не придет, я даже не знаю… Я вообще больше ничего не знаю, ничего не могу сказать. Иногда мне хочется, чтобы все это действительно прекратилось, чтобы его слова перестали звучать у меня в голове, чтобы мои мысли о нем куда-то ушли… Мне хочется, чтобы он больше не смотрел на меня так, как он глядит на каждом уроке. Мне нужна передышка – всего несколько минут, чтобы просто упасть на землю и ни о чем не думать. А лучше всего было бы просто перестать на время существовать, и пусть земля немного покрутится без меня. Но каждый раз, когда я думаю о чем-то подобном, я слышу твой голос, который шепчет мне на ухо слова ободрения и поддержки. Ты – мой единственный настоящий друг, Ви. Мой единственный друг. Нет, ты даже больше, чем друг. Ты – единственный человек, который любил меня и будет любить всегда.

Надеюсь, я сумею протянуть достаточно долго и дождаться твоего возвращения.

С любовью,

вечно твоя Венди.

49

Элли

– Ты – ее подруга. Та самая, которая уехала в Европу. – Его слова звучат не как вопрос. Этот факт пришел ему на память, и он его просто констатирует, хотя от удивления его глаза становятся чуть шире. Да, он удивлен. Впервые Стивен видит настоящую меня, и воспоминания об Элли ему больше не мешают. Перед ним – единственный в мире человек, который знает, что его патологическое стремление самоутверждаться зиждется на страданиях и слезах. И на трупах.

Венди. Несмотря на годы, прошедшие между «тогда» и «сейчас», боль не стала слабее. Эта боль живет у меня внутри, просыпаясь каждый раз, когда что-то извне разбудит