Только ты и я - Лор Ван Ренсбург
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Холод, который я ощутила раньше, до сих пор не исчез, хотя теперь я стою совсем близко к камину, в котором под слоем золы дотлевают угли. Больше того, этот странный холод как будто распространяется, проникает под кожу, пускает ледяные корни вдоль пустых вен, в которых не осталось ни капли крови. Я тру руки, но это ничего не дает. Тогда я подбрасываю в камин пару поленьев и, вооружившись кочергой, ворошу угли, пытаясь пробудить их к жизни.
– Добавь бумаги, если хочешь, чтобы они загорелись, – дает непрошеный совет Стивен.
Я скручиваю жгутом несколько газетных листов и швыряю в камин. Хотя Стивен и преподаватель литературы, я уверена – он предпочел бы, чтобы на растопку пошли «Бесы», но книга нужна мне, чтобы разжечь совсем другое пламя.
После нескольких энергичных движений кочергой огонь наконец вспыхивает. Его желтые языки облизывают поленья, оставляя на бело-розовой древесине черные следы. Чернота расползается все сильнее, огонь вгрызается в сухое дерево, и я думаю о том, что он – совсем как некоторые люди, которые, отведав какой-нибудь изысканный деликатес, уже не могут остановиться, пока, давясь и спеша, не съедят все до последней крошки.
Тем временем на экране окон разворачивается своя драма, правда – беззвучная, как в немом кино. Тройное остекление не пропускает звуки, зато я хорошо вижу, как жестокий ветер, набирая силу, сгибает стволы деревьев и поднимает в воздух недавно выпавший снег. Похоже, нас ждет новая метель, шторм или буран. Снаружи становится совсем темно, и я не столько вижу, сколько угадываю, как бьются о берег огромные волны. Это тоже происходит совершенно беззвучно, хотя мне порой и кажется, будто пол под ногами вздрагивает от этих ударов. Похоже, природа снова демонстрирует нам свою первозданную мощь.
– Ты когда-нибудь слышал о законе непреднамеренных последствий? – спрашиваю я, не отрывая взгляда от начинающейся за окном бури.
– Что? – Его голос звучит несколько рассеянно, и я оборачиваюсь, стараясь завладеть его вниманием.
– Закон непреднамеренных последствий, – повторяю я чуть ли не по складам. – Знаешь, что это такое?
– Ты действительно считаешь, что сейчас самый подходящий момент, чтобы обсуждать проблемы социологии?
Я пожимаю плечами, и на его лице появляется недоуменное выражение, а лоб прорезает неглубокая морщина. С тех пор как Стивен пришел в себя, его черты стали много выразительнее. Буря чувств и эмоций, которую я наблюдаю в последние полтора часа, представляет собой разительный контраст с той неколебимой самоуверенностью, казавшейся мне неотъемлемым свойством его характера. Но даже эти новые эмоции – страх, растерянность и вина – лишь пена на поверхности. Глубоко внутри Стивен остается таким же, каким был всегда.
Только раз я видела Стивена в схожем состоянии. Это было вскоре после того, как мы начали встречаться. Мы договорились встретиться в кафе Нормана сразу после того, как у меня закончатся занятия в университете. Стивен приехал первым и даже успел заказать мой обычный американо, который ждал меня на столике. Я улыбнулась, сделав вид, будто оценила заботу и внимание, хотя на самом деле в этом поступке вновь проявилось его стремление держать под контролем все и вся. Когда я села, он положил мне на плечо руку, собираясь привлечь меня к себе и поцеловать, и я закрыла глаза – так мне было легче не вздрогнуть от его прикосновения.
«Как занятия?» – спросил он.
«Все о'кей, – отозвалась я, роясь в сумочке. – Смотри, что я подобрала в аудитории…» – Я разгладила смятую листовку и протянула ему через стол.
Почти в ту же секунду выражение уверенности исчезло с его лица, и он сильно нахмурился. Его глаза забегали по строчкам, набранным жирным ариалом размером не меньше восемнадцати пунктов.
Я процитировала то, что выучила почти наизусть:
«Вечер встречи с профессором Стюартом Хардингом состоится в понедельник, 24 октября». Это ведь твой отец, верно?»
Ответом мне было гробовое молчание, но я притворилась, будто ничего не замечаю, и как ни в чем не бывало отпила кофе. А Стивен, похоже, расстроился всерьез, и я, не удержавшись, нанесла еще один удар:
«Может, сходим туда вместе?»
Он снова не ответил, и я слегка коснулась его руки. Неожиданное прикосновение заставило его оторваться от листовки, на которой красовался плохо сканированный портрет его отца. Стивен вскинул на меня взгляд. Листовку он сжимал с такой силой, что побелели пальцы. Казалось, еще немного, и краешек бумаги превратится в пыль.
«Помнишь ту статью, про которую я говорил тебе на днях? Ее, возможно, опубликуют в «Нью-Йоркере». – С этими словами Стивен бросил листовку на стол и слегка толкнул в мою сторону, и я подумала, что он, возможно, ждет, что я поступлю с ней так же, как поступала с каждым клочком бумаги, который попадал мне в руки: сложу из него журавлика, или цветок лотоса, или лягушку… что угодно, лишь бы не видеть больше ненавистного отцовского имени. Но я даже не пошевелилась.
«Это замечательная новость, Стивен! А когда? В редакции тебе не сказали?»
«Это еще не решено. Хочешь маффин?»
«Конечно».
Обернувшись на стуле, он махнул рукой официантке.
«Ну так как?»
«Что – как?»
«Как насчет этого вечера встречи с твоим отцом? Мы пойдем или..? – Я улыбнулась. – Как ты считаешь, может, мне уже пора познакомиться с твоими родителями?» – добавила я шутливо.
«Нет», – резко сказал Стивен и надолго замолчал. Некоторое время он сжимал и разжимал кулаки, потом глубоко вздохнул и взял себя в руки. Во всяком случае, на его лице снова появилась улыбка, которую я назвала про себя дежурной.
«Я думаю, это будет не очень интересно. И просто скучно, – сказал он. – У меня есть предложение получше. На Бродвее премьера нового мюзикла. Пойдем лучше туда. Билеты я достану».
«Ты уверен? То есть я хочу сказать… это ведь твой отец! Разве ты не хочешь его… ну, как-то поддержать?»
Стивен презрительно фыркнул.
«Отец в моей поддержке не нуждается, – отчеканил он. – В общем, решено: идем на мюзикл. Я за тобой заеду».
Но его улыбка по-прежнему казалась мне вымученной и фальшивой.
Да, Стивен по-прежнему прячется от меня за непроницаемой стеной. Его невозмутимость, его язвительные улыбочки и прочее – просто блестящий фасад, который отвлекает от того, что творится внутри. Извлечь оттуда все, что он скрывает, будет непросто, но я должна это сделать. Когда от него останется только пустая оболочка, я наполню ее ужасом и стыдом. Я должна сломить его дух, растоптать его гордость и
