Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя классика - Анна Наумовна Ардашникова

ней суфийского знания. При этом речь ведется не от лица одного героя, а от имени группы людей, объединенных общей судьбой, прошедших путь послушничества и достигших вершин сокровенного знания. Эти мотивы во многом сродни мотивам ученичества у Ансари. В той же газели Сана'и идеи прихода к праведности через нищенство выражены в финальных бейтах:

Мы не поднимали голов, пока не стали владыками над

                                                                    владыками,

Мы были в услужении, а теперь обрели господство.

Благочестивые обвиняют нас в неправедности,

А мы благодаря этому стали праведнее праведников.

Если хочешь стать падишахом и праведником,

Ступай нищенствовать, ведь мы всё обрели благодаря

                                                                         нищенству.

Доколь ты по своему невежеству будешь порицать нас, нищих,

Ведь мы обрели сияние, [что льется] из чистой груди Сана'и.

Наряду с идеями самопознания и самосовершенствования, жертвенной любви к Богу, освобождения человеческого духа от оболочки бренного тела поэт проповедует отказ от мирских благ и нищенство. Именно апология нищенства, дервишества и довольства малым составляет один из краеугольных камней мировоззрения Сана'и. На этом фундаменте строится система образных противопоставлений, отражающих взгляд поэта на добро и зло, грех и добродетель, веру и неверие.

Вслед за предшественниками Сана'и включает в газели имена знаменитых суфийских шейхов, которые являются общепризнанными моральными авторитетами. Однако в отличие от Баба Кухи Ширази, посвящавшего целые газели воспеванию идеала праведного поведения, Сана'и включает их имена в состав пиршественных газелей:

Вручи свое сердце бытию, вручи!

Не прерываясь ни на миг, пей чашу за чашей, [пока ты] здесь.

Но вкушай не то вино, что усугубляет похмелье,

А то, что утоляет сердечную тоску.

И все твои сотрапезники пребывают в единодушии и радости –

Что Бистами, что Ибрахим Адхам, [что] Джунайд и Шибли,

                                                            [что] Ма‘руф Кархи[41],

[Что] Хабиб (эпитет Мухаммада) и Адам, и ‘Иса, [сын]

                                                                           Марйам.

Пей вино страсти к ангелам ради Истинного бытия,

Пока не достигнут блаженства душа и сердце твои.

Показательно, что Сана'и объединяет в одном семантическом пространстве имена признанных суфийских авторитетов и имена коранических пророков, создавая единую систему религиозно-этических ориентиров. Кроме того, анализируемый текст являет собой образец последовательного символического осмысления мотивов винопития, на что сам поэт прямо указывает во втором бейте газели.

Следуя суфийскому представлению о смысле и назначении поэзии, поэт вносит в газель дидактико-философские мотивы, внедряя их в ткань любовного или пиршественного стихотворения и создавая тем самым все более сложную и разноуровневую смысловую структуру текста. Так, в Диване поэта присутствует целый слой любовных (или любовно-мистических) газелей с ярко выраженной этической окраской. Упрекая жестокую возлюбленную, поэт в то же время исподволь рисует идеал человеческого поведения, осуждая высокомерие и заносчивость, стремление принижать другого, жестокость. Автор воспевает доброту, любовь и верность, гуманность и великодушие по отношению к ближнему:

Семя злых деяний не должно сеять,

От влюбленного не следует отворачиваться!

О кумир, если ты хочешь иметь преданного слугу,

Знай, что с ним следует лучше обращаться.

Доколь ты будешь возносить хвалу гордыне,

Доколь ты будешь водружать знамена высокомерия?

Образ ненависти надо стереть в своей груди,

Надо начертать образ любви и верности.

Дурно на такого несчастного, как я,

Насылать воинство обид и притеснений.

Низко с таким беззащитным, как я,

Поступать вопреки обычаям человечности.

Среди [верных] тебе риндов и бродяг

Ты можешь считать меня самым ничтожным.

Привлечение в суфийскую газель традиционных приемов и образов придворного васфа значительно расширяет группу «природных» сравнений, которые используются при создании канонического портрета красавицы. Так, традиционное сравнение прихода возлюбленной с появлением луны на небосводе разрастается в газели Сана'и в целую метафорическую картину:

О ты, явившая ликом своим новую луну,

Во всем образе твоем смеялась новая луна.

Ты тоже из страха враждебности

Глядела на меня издалека и украдкой.

Показалась в небесах новая луна и тут же

Скрылась за темным облаком.

И ты тоже яви четырнадцатидневную луну,

Убери с лица разметавшиеся кудри.

В то же время в любовной газели Сана'и находит выражение чисто суфийская традиция аллегорических картин, не связанных непосредственно с традиционными ситуациями любовной лирики, а почерпнутых из других тематических полей:

О мусульмане! Я так ревностно поклоняюсь тому кумиру!

[Нет], это не любовная игра, это – само потрясение.

Любовь – это бескрайнее море, а вода в нем – пламень,

Набегают волны, словно горы, объятые мраком.

В его пучине суд творят три сотни чудовищ морских,

По берегам его – сто драконов, внушающих ужас.

Корабли [в этом море] – печали, якоря там – терпение,

Паруса наполняются ветром бедствий.

Вопреки моему желанию меня бросили в эти глубины

Как пример благородного [мужа], чье одеяние – любовь.

Я был мертв, я утонул и – о чудо! – я ожил.

В мои руки попала жемчужина, цена которой – оба мира.

Перед нами один из примеров аллегорического толкования мотивов дорожных тягот, однако на этот раз поэт разворачивает картину в образах морского путешествия. Используя опыт предшественников (Ансари, Насир-и Хусрава) и адаптируя для лирической поэзии модель, апробированную им самим в поэме «Странствие рабов Божьих», поэт создает еще одну вариацию описания тариката – пути к обретению истинного знания. Что касается ключевого для данной газели сравнения любви с морем, то, возможно, его источником послужил бейт из стихотворения Раби‘и Киздари: «Любовь – это бескрайнее море. // Разве можно его переплыть, о несчастный?».

Изменение облика газели к XII в. определяется в значительной мере тем, каким предстает ее центральный герой. Постепенно нарастающая политематичность газели влечет за собой наложение друг на друга всех, уже ставших привычными «масок», и герой становится носителем сразу нескольких качеств: он – влюбленный, вероотступник, кутила и завсегдатай квартала кабачков, истинный мистик, взыскующий Истины и размышляющий над проблемами Бытия.

В центре газели Сана'и, несомненно, находится «низкий» герой, занимающий одно из последних мест на сословной лестнице. Этот герой в разных своих ипостасях выступает в устойчивых оппозициях с другими персонажами: нищий и султан, идолопоклонник и правоверный мусульманин, пьяница и блюститель нравственности. Истина и добро всегда оказываются на стороне гонимого героя, который внешне представляется носителем отрицательных качеств.