Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя классика - Анна Наумовна Ардашникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы не поднимали голов, пока не стали владыками над
владыками,
Мы были в услужении, а теперь обрели господство.
Благочестивые обвиняют нас в неправедности,
А мы благодаря этому стали праведнее праведников.
Если хочешь стать падишахом и праведником,
Ступай нищенствовать, ведь мы всё обрели благодаря
нищенству.
Доколь ты по своему невежеству будешь порицать нас, нищих,
Ведь мы обрели сияние, [что льется] из чистой груди Сана'и.
Наряду с идеями самопознания и самосовершенствования, жертвенной любви к Богу, освобождения человеческого духа от оболочки бренного тела поэт проповедует отказ от мирских благ и нищенство. Именно апология нищенства, дервишества и довольства малым составляет один из краеугольных камней мировоззрения Сана'и. На этом фундаменте строится система образных противопоставлений, отражающих взгляд поэта на добро и зло, грех и добродетель, веру и неверие.
Вслед за предшественниками Сана'и включает в газели имена знаменитых суфийских шейхов, которые являются общепризнанными моральными авторитетами. Однако в отличие от Баба Кухи Ширази, посвящавшего целые газели воспеванию идеала праведного поведения, Сана'и включает их имена в состав пиршественных газелей:
Вручи свое сердце бытию, вручи!
Не прерываясь ни на миг, пей чашу за чашей, [пока ты] здесь.
Но вкушай не то вино, что усугубляет похмелье,
А то, что утоляет сердечную тоску.
И все твои сотрапезники пребывают в единодушии и радости –
Что Бистами, что Ибрахим Адхам, [что] Джунайд и Шибли,
[что] Ма‘руф Кархи[41],
[Что] Хабиб (эпитет Мухаммада) и Адам, и ‘Иса, [сын]
Марйам.
Пей вино страсти к ангелам ради Истинного бытия,
Пока не достигнут блаженства душа и сердце твои.
Показательно, что Сана'и объединяет в одном семантическом пространстве имена признанных суфийских авторитетов и имена коранических пророков, создавая единую систему религиозно-этических ориентиров. Кроме того, анализируемый текст являет собой образец последовательного символического осмысления мотивов винопития, на что сам поэт прямо указывает во втором бейте газели.
Следуя суфийскому представлению о смысле и назначении поэзии, поэт вносит в газель дидактико-философские мотивы, внедряя их в ткань любовного или пиршественного стихотворения и создавая тем самым все более сложную и разноуровневую смысловую структуру текста. Так, в Диване поэта присутствует целый слой любовных (или любовно-мистических) газелей с ярко выраженной этической окраской. Упрекая жестокую возлюбленную, поэт в то же время исподволь рисует идеал человеческого поведения, осуждая высокомерие и заносчивость, стремление принижать другого, жестокость. Автор воспевает доброту, любовь и верность, гуманность и великодушие по отношению к ближнему:
Семя злых деяний не должно сеять,
От влюбленного не следует отворачиваться!
О кумир, если ты хочешь иметь преданного слугу,
Знай, что с ним следует лучше обращаться.
Доколь ты будешь возносить хвалу гордыне,
Доколь ты будешь водружать знамена высокомерия?
Образ ненависти надо стереть в своей груди,
Надо начертать образ любви и верности.
Дурно на такого несчастного, как я,
Насылать воинство обид и притеснений.
Низко с таким беззащитным, как я,
Поступать вопреки обычаям человечности.
Среди [верных] тебе риндов и бродяг
Ты можешь считать меня самым ничтожным.
Привлечение в суфийскую газель традиционных приемов и образов придворного васфа значительно расширяет группу «природных» сравнений, которые используются при создании канонического портрета красавицы. Так, традиционное сравнение прихода возлюбленной с появлением луны на небосводе разрастается в газели Сана'и в целую метафорическую картину:
О ты, явившая ликом своим новую луну,
Во всем образе твоем смеялась новая луна.
Ты тоже из страха враждебности
Глядела на меня издалека и украдкой.
Показалась в небесах новая луна и тут же
Скрылась за темным облаком.
И ты тоже яви четырнадцатидневную луну,
Убери с лица разметавшиеся кудри.
В то же время в любовной газели Сана'и находит выражение чисто суфийская традиция аллегорических картин, не связанных непосредственно с традиционными ситуациями любовной лирики, а почерпнутых из других тематических полей:
О мусульмане! Я так ревностно поклоняюсь тому кумиру!
[Нет], это не любовная игра, это – само потрясение.
Любовь – это бескрайнее море, а вода в нем – пламень,
Набегают волны, словно горы, объятые мраком.
В его пучине суд творят три сотни чудовищ морских,
По берегам его – сто драконов, внушающих ужас.
Корабли [в этом море] – печали, якоря там – терпение,
Паруса наполняются ветром бедствий.
Вопреки моему желанию меня бросили в эти глубины
Как пример благородного [мужа], чье одеяние – любовь.
Я был мертв, я утонул и – о чудо! – я ожил.
В мои руки попала жемчужина, цена которой – оба мира.
Перед нами один из примеров аллегорического толкования мотивов дорожных тягот, однако на этот раз поэт разворачивает картину в образах морского путешествия. Используя опыт предшественников (Ансари, Насир-и Хусрава) и адаптируя для лирической поэзии модель, апробированную им самим в поэме «Странствие рабов Божьих», поэт создает еще одну вариацию описания тариката – пути к обретению истинного знания. Что касается ключевого для данной газели сравнения любви с морем, то, возможно, его источником послужил бейт из стихотворения Раби‘и Киздари: «Любовь – это бескрайнее море. // Разве можно его переплыть, о несчастный?».
Изменение облика газели к XII в. определяется в значительной мере тем, каким предстает ее центральный герой. Постепенно нарастающая политематичность газели влечет за собой наложение друг на друга всех, уже ставших привычными «масок», и герой становится носителем сразу нескольких качеств: он – влюбленный, вероотступник, кутила и завсегдатай квартала кабачков, истинный мистик, взыскующий Истины и размышляющий над проблемами Бытия.
В центре газели Сана'и, несомненно, находится «низкий» герой, занимающий одно из последних мест на сословной лестнице. Этот герой в разных своих ипостасях выступает в устойчивых оппозициях с другими персонажами: нищий и султан, идолопоклонник и правоверный мусульманин, пьяница и блюститель нравственности. Истина и добро всегда оказываются на стороне гонимого героя, который внешне представляется носителем отрицательных качеств.
