Экзотики - Евгений Салиас

— Кисъ-Кисъ, это меня спасаетъ… Я вижу, понимаю… Да, все теперь будетъ… Но скажи…

И баронесса запнулась.

— Скажи, имѣемъ ли мы право требовать отъ герцога…

— Чего, maman?..

— Ну… брака…

Кисъ-Кисъ закусила своими заячьими зубками верхнюю губу, прищурила немножко глаза, глядя въ лицо матери, и съ едва уловимымъ мимолетнымъ смущеніемъ въ лицѣ кивнула головой.

— Ты, — начала баронесса, — ты понимаешь меня?..

— Maman, c'est ridicule! — тихо отозвалась дочь.

— Но я боюсь, mon enfant… Понимаемъ ли мм другъ друга? Ты была, въ гостяхъ у герцога, но вѣдь вы прежде путешествовали… Бывали вмѣстѣ, по цѣлымъ часамъ вдвоемъ, въ окрестностяхъ.

— Совершенно вѣрно, maman, но тогда я вамъ не говорила посылать Загурскаго. А теперь прошу васъ немедленно послать его къ герцогу съ простымъ ультиматумомъ: или сдѣлать мнѣ тотчасъ же оффиціальное предложеніе, или быть имъ убитымъ.

— И мы на это, mon enfant, имѣемъ право?..

— Ахъ, maman! — вскрикнула Кисъ-Кисъ, поднялась съ кресла, хотѣла что-то сказать, но запнулась и выпалила:- Кто тутъ, наконецъ, ребенокъ!

Баронесса, взволнованная, перешла въ письменному столу и написала записку Загурскому. Графъ явился тотчасъ же, но КисъКисъ, разумѣется, ушла изъ гостиной при его появленіи. Баронесса объяснила все графу, и онъ пришелъ въ дикій восторгъ Все было спасено. Оставалось дѣйствовать!

— Quel bonheur! Quelle chance! — кричалъ онъ, чуть не прыгая какъ мальчуганъ.

XV

И планъ дѣйствія былъ тотчасъ же составленъ, тотчасъ же разработанъ до малѣйшихъ подробностей. Барону Герцлиху была послана депеша — пріѣзжать немедленно по весьма важному дѣлу. А затѣмъ, не мѣшкая ни минуты, Загурскій вернулся въ свою гостинницу и послалъ доложить о себѣ сосѣду гранду.

Герцогъ тотчасъ же принялъ Загурскаго и вышелъ къ нему на встрѣчу въ маленькую переднюю, улыбаясь и протягивая пообычаю обѣ руки. Но въ тотъ же мигъ онъ пересталъ улыбаться, слегка изумился и пристально присмотрѣлся къ суровому лицу пріятеля. Графъ не подалъ ему руки, а только слегка поклонился. Оканья такъ и остолбенѣлъ со своими двумя руками въ воздухѣ.

— Я къ вамъ, герцогъ, по крайне важному дѣлу. Намъ надо объясниться, — заявилъ графъ холодно.

— Пожалуйте! — едва слышно произнесъ Оканья и смутился сразу.

Черезъ минуту они уже сидѣли въ маленькой, изящно, но казенно отдѣланной гостиной, и Загурскій началъ свою заранѣе приготовленную рѣчь. Онъ объяснилъ, что онъ — близкій и единственный другъ семьи Герцлиха, и является отъ имени баронессы заявить Оканья, что имъ все извѣстно, благодаря искреннему сознанію смущенной дѣвочки. Поэтому онъ является спросить у герцога, когда угодно будетъ ему явиться къ баронессѣ, чтобы попросить у нея руки ея дочери.

Оканья замѣтно поблѣднѣлъ и сидѣлъ какъ ошеломленный, не имѣя возможности заговорить или не зная, что отвѣтить.

— Что вы, mon cher duc, на это мнѣ скажете? — спросилъ Загурскій послѣ паузы.

Герцогъ по прежнему молчалъ, но разинулъ ротъ, какъ галка, хлопалъ глазами и очевидно окончательно не зналъ, съ чего начать.

— Ваша медленность отвѣчать мнѣ на простой вопросъ, — заговорилъ Загурскій, — меня положительно изумляетъ! Какъ будто вы не знаете, что дѣлать? Какъ будто вы не ожидали ничего подобнаго. Извѣстно ли вамъ наконецъ, что mademoiselle Lina еще не достигла полныхъ шестнадцати лѣтъ? Извѣстно ли вамъ, ваша свѣтлость, что законы Франціи, а вѣроятно и вашего отечества, равно наказываютъ каторгой то, что именуется во французскихъ законахъ détournement de mineure. При этомъ считаю долгомъ объяснить вамъ, что хотя вы грандъ испанскій, хотя вы иностранецъ во Франціи, но въ подобныхъ дѣлахъ, т.-е. по такимъ преступленіямъ, всякій иностранецъ судится въ мѣстномъ судѣ и по мѣстнымъ законамъ. Вы меня поняли?

Оканья хотѣлъ произнести слово «да», но у него стало настолько сухо во рту, что онъ только шевельнулъ губами.

— Впрочемъ, успокойтесь, герцогъ, если вы завтра не явитесь къ баронессѣ просить руки ея дочери, то конечно такая порядочная семья, какъ Герцлихъ съ женой, не начнутъ грязнаго, позорящаго ихъ имя, процесса. Все останется втайнѣ, и поэтому на галеры вы уже никакъ попасть не можете. Но позвольте вамъ заявить, что я, какъ единственный другъ семейства, беру все на себя. Если mamzelle Lina не будетъ объявлена тотчасъ же невѣстой герцога Оканья, то дня черезъ три-четыре вся здѣшняя публика соберется въ церковь на похороны герцога Оканья. Я попрошу у васъ удовлетворенія и постараюсь васъ застрѣлить, что мнѣ право совсѣмъ нетрудно, такъ какъ я это не разъ дѣлалъ, и даже вамъ это хорошо извѣстно. Избѣгнуть удовлетворенія, бѣжать отъ моего вызова, я вамъ не совѣтую и пробовать. Вы ничего не выиграете. Ну-съ, я кончилъ я жду вашего отвѣта.

— Но… — началъ Оканья, — но… если…

И онъ запнулся опять. Оправившись, онъ произнесъ:

— Если я докажу, что молоденькая баронесса Вертгеймъ есть исключеніе. Что она… Что еще до встрѣчи со мной…

Загурскій поднялъ на него руку и выговорилъ тихо:

— Замолчите. — Вы лгунъ, герцогъ Оканья!

Наступило молчаніе, послѣ котораго графъ прибавилъ:

— Вы негодяй, герцогъ Оканья!

Загурскій всталъ, надѣлъ шляпу на голову, взялъ свои перчатки и трость со стола и, помахавъ ею передъ лицомъ герцога, тихо и спокойно произнесъ:

— Если вы хоть мало-мальски смышлёный человѣкъ, то поймете, въ какое положеніе вы себя ставите. Оно совершенно ясно. Черезъ нѣсколько дней — три-четыре дня — ваша свадьба съ дочерью баронессы должна быть уже назначена и какъ можно скорѣй отпразднована безъ всякихъ излишнихъ церемоній. Если же вы на это не пойдете добровольно, то, повторяю вамъ и прошу понять, черезъ тѣ же три-четыре дня вы будете въ этой же самой комнатѣ лежать въ гробу, а затѣмъ вотъ это вотъ самое тѣло — и Загурскій показалъ тростью на грудь герцога — въ видѣ трупа, прострѣленнаго мной, повезутъ хоронить въ Испанію. Ну-съ, когда прикажете придти за отвѣтомъ?

Оканья поднялъ руку, взялъ себя за голову, потомъ провелъ рукой по лбу и по лицу и выговорилъ едва слышно:

— Не знаю…

— Хорошо, я буду ждать сутки! Черезъ сутки мы здѣсь будемъ вѣроятно вмѣстѣ съ барономъ. Но я все-таки не допущу его, пожилого человѣка, рисковать собой. Я — другъ семьи и являюсь защитникомъ ихъ.

Загурскій повернулся и пошелъ изъ комнаты; на порогѣ онъ обернулся снова и усмѣхнулся:

— Я надѣюсь, ваша свѣтлость, что вы не будете пробовать уѣзжать, бѣжать… Вѣдь это было бы безсмысленное ребячество. Я даже изъ вокзала станціи не выпущу васъ, не только не позволю сѣсть на поѣздъ. Выѣзжать кататься въ экипажѣ или верхомъ съ нынѣшняго дня я вамъ запрещаю. Иначе… Или здѣсь, или среди города, или на вокзалѣ, вотъ этотъ предметъ — графъ высоко поднялъ трость передъ собой — обратится, не знаю, во что… Въ нѣчто… Отъ этого ничего не останется! И васъ, избитаго, принесутъ обратно въ эту комнату. Когда же вы выздоровѣете, то опять начнется все съизнова. Предложеніе — или удовлетвореніе. Предложеніе и бракосочетаніе — или удовлетвореніе и погребеніе.

И Загурскій, усмѣхаясь, чрезвычайно низко, чуть не въ поясъ поклонился герцогу, повернулся на каблукахъ и вышелъ изъ комнаты. Оканья двинулся, опустился въ кресло, взялъ себя за голову и забормоталъ что-то… Но онъ самъ не зналъ, что говоритъ…

XVI

На утро съ курьерскимъ поѣздомъ баронъ Герцлихъ былъ уже въ Баньерѣ, не предупредивъ депешей о своемъ пріѣздѣ. Баронесса была въ саду съ Эми, когда увидѣла маленькій омнибусъ съ знакомымъ наверху сундукомъ съ двумя красными полосами.

— Mon mari! — выговорила она глухо и, поднявшись со скамейки, нетвердой походкой двинулась въ калиткѣ сада.

Она все-таки боялась и не рѣшила вопроса: кто побѣдитъ — графиня или она.

Баронъ вышелъ изъ кареты, и едва только жена увидѣла его лицо, какъ успокоилась. Баронъ Герцлихъ являлся, какъ отецъ семейства является въ комнату, гдѣ раскричались и расплакались, передравшись, дѣти. Взоръ его былъ строгъ, а губы улыбались.

— Что все это значитъ, chere amie? — развелъ онъ руками, предварительно расцѣловавъ жену и съ любовью оглядѣвъ ее.

— Самое ужасное дѣло! — нетвердымъ голосомъ заговорила баронесса. — Пойдемъ, я все разскажу тебѣ. Главное однако то, что близкій человѣкъ… — и голосъ ея вдругъ слегка дрогнулъ — Взялся за все и поможетъ намъ выпутаться.

Баронесса повела мужа къ себѣ въ спальню, приказавъ скорѣй подавать завтракать. И здѣсь въ полчаса времени она передала все, что приключилось. Разумѣется, на извѣстный ладъ.

Баронъ выслушалъ все и сталъ пасмуренъ. Долго молчалъ онъ и наконецъ заговорилъ кротко, но твердо.

— Да. Вотъ… — говорилъ я тебѣ сколько разъ. Нельзя было дочь такъ воспитывать, давать ей эту свободу. Ты говорила, что Лина un petit prodige. Ты мотивировала все тѣмъ, что она знаетъ и видитъ нашу связь, и, стало быть, прежде чѣмъ скрывать отъ нея многое, надо скрываться отъ нея намъ самимъ. И будетъ ложь, комедія… Ну, вотъ теперь у дѣвушки, рано развившейся на полной свободѣ, и приключилась бѣда.