Слишком смышленый дурачок - Григорий Константинович Шаргородский

Опасения, конечно же, время от времени всё ещё мелькали, но мне удавалось их успокаивать. И как ни странно, особенно учитывая название книги, в этом помог именно «Одержимый мир». Корчак описывал дух человека как некий аналог призрачной одежды. То, что мы носим на себе, с одной стороны, не есть часть нас, а с другой — это основа нашего образа. Особенно учитывая, что в карманах мы храним деньги, паспорт, а особо памятливые и записную книжку. Вот так и с духом. Он не есть наша суть, ею является душа, но при этом дух многое в себе несёт. Душу чужака, который пытался захватить моё тело, то ли сожрал, то ли поработил водяной, оставив мне в качестве трофея и компенсации части его духа. Заключённая в нём сила подпитала мой собственный дух, сделав меня сильнее и умнее. А то, что было в «карманах», дополнило мой скудный словарный запас, а также иногда подбрасывало полезные идеи, как, к примеру, то, что к приходу стражников нужно приготовиться особым образом.

Достав из портфеля документы, я аккуратно разложил их на читальном столе, рядом с разряженным ружьём. Там же оставил пояс с патронами и ножом. Пока далеко не отходил, мало ли кто сейчас войдёт в открытую дверь, но, когда услышал крик снаружи, тут же сделал пару шагов от стола и поднял руки чуть выше уровня плеч.

— Откройте! Городовая стража!

Дверь доблестные стражники открыли с пинка и ворвались в зал, удерживая меня под прицелом револьверов и дробовиков. Их было шестеро, да ещё и в сопровождении княжеского дружинника. Этот вёл себя нарочито спокойно, даже не достав массивный револьвер из поясной кобуры.

— На колени! Руки за голову! — орал на меня усатый городовой, но его тут же одёрнул дружинник:

— Успокойся, Матвей. Видишь же, что парень ведёт себя прилично, но обыскать его всё же следует.

Названный Матвеем усач кивком головы направил ко мне молодого городового, который сноровисто обыскал мою одежду. Затем отступил в сторону, отрицательно качнув головой.

— Вот и ладушки, — с видом эдакого добряка заявил дружинник, но и дураку было понятно, насколько фальшива эта маска.

В дружину князей, даже удельных, простые люди не попадали. Дёрнись я к ружью, и тяжёлая пуля развалит мне голову раньше, чем резкие городовые успеют испугаться. Или это я себя накручиваю?

— Что же, вьюнош, поведай нам, что тут у вас такого приключилось и где так называемый одержимый? Очень надеюсь, что ты не напрасно потревожил нас посреди ночи.

Через минуту, когда все дружно поднялись на второй этаж, его вальяжность слетела, обнажив хищное нутро. Дружинник даже ухватился за рукоять револьвера, но из кобуры не вытащил. Городовые тревожно загомонили и отошли подальше. А затем, когда по лестнице, словно учуявшие мертвечину чёрные вороны, взбежали бесогоны, стражники вообще сбежали в читальный зал. Дружинник наградил блондинистого монаха угрюмым взглядом, но уходить не стал. Чувствовалась между ними какая-то напряжённость, но мне это вряд ли поможет.

Скорбные братья быстро осмотрели труп, затем двое отправились проверять первый этаж, а блондин с помощником прошлись по комнатам второго. Не забыли проверить спальни Димы и тёти Агнес, к счастью особо там не задержавшись. Затем белобрысый поманил меня пальцем в сторону кабинета, где указал на заблаговременно выставленный посреди комнаты стул:

— Садись и начинай каяться.

В меня с детства вбивали суеверный страх перед беспощадными бесогонами, но теперь, когда я научился здраво мыслить, этот страх давил намного меньше. Так что приказу занять стул я подчинился, а вот насчёт второго указания всё же решил уточнить:

— И в чём именно я должен покаяться?

— В том, что отринул Господа нашего и продал душу нечистому.

— Вы сейчас серьёзно? — с искренним удивлением спросил я и даже попытался подняться со стула, но тяжёлая рука одного из помощников белобрысого легла мне на плечо, придавливая обратно.

— Ну а как иначе ты объяснишь появление в этом доме бесноватого?

— Очень просто. Он пришёл сюда, чтобы убить всех, кто здесь живёт.

— А может, это ты его привёл?

— Я? — Несмотря на активность мыслей, было совершенно непонятно, что вообще можно ответить на столь нелепое обвинение, но тут на помощь пришёл сам бесогон:

— А кто? — Вопрос он задал с явной издёвкой, словно ответ был очевиден, но не для меня:

— К примеру, купец Калашников.

Вместо ожидаемого покаяния я начал выливать на бесогона все беды, постигшие семью Спанос, да и меня заодно. Конечно, умолчал о проклятой книге и участии отца Никодима в её уничтожении. Впоследствии это может мне аукнуться, но сейчас другого выхода не было. Упомянул и неудачный налёт бандитов. Монах какое-то время угрюмо внимал, но хватило его ненадолго:

— Мне не интересно слушать о ваших мирских сварах с разбойниками и купцами.

— А вот мне как раз очень интересно, — послышался за спиной голос дружинника.

Честно говоря, этого я и добивался, заливаясь здесь соловьём. Правда, надежда была слабой, но ведь сработало!

— Хорошо, — неожиданно покладисто согласился молодой монах, что меня насторожило ещё больше. — Спрашивай обо всём что угодно и постарайся ничего не упустить, потому что после я заберу его в монастырь для искренней исповеди.

А вот теперь меня охватила даже большая жуть, чем тогда, когда увидел светящиеся в темноте глаза ырки. Поэтому был от всей души благодарен дружиннику за то, что он не стал затягивать с отповедью:

— Никуда он без приказа князя не пойдёт. Ушкуйники у господаря на особом счету.

— Ушкуйники? — раздражённо переспросил монах, и я с искренним удивлением посмотрел на его недовольное лицо.

Я его не видел, но уверен, что дружинник наградил бесогона точно таким же недоумённым взглядом. А ведь блондин казался куда умнее. Неужели испытывает ко мне столь ослепляющую ненависть? Ведь всё более чем очевидно. Бесноватый убит выстрелом в упор, значит, я использовал огнестрельное оружие, и если сейчас сижу перед ним не в кандалах, то и дружинник, и городовые спокойно отнеслись к наличию ружья в доме.

Похоже, действительно дело не в глупости, а во временном помешательстве на почве ненависти, густо замешанной на фанатизме. Глаза монаха сузились, блеснув лёгким безумием. Он даже скрипнул зубами, явно понимая, что сейчас меня укусить не получится.

— Не радуйся, бес, я получу разрешение и вернусь. Князю, как господарю этого города, не понравится, что здесь безнаказанно орудуют пособники нечистого.

— Ему это уже давно не нравится, — снова вмешался в разговор всё ещё находящийся вне поля моего зрения дружинник. — Особенно то, что вы, бесогоны, совсем мышей не ловите. Вот горожанам и приходится самим отбиваться.