Слишком смышленый дурачок - Григорий Константинович Шаргородский

— Ты знаешь, почему братство Скорби называют именно так?

— Нет, — мотнул я головой и позволил себе быть откровенным: — Честно говоря, не вижу, чтобы они особо скорбели.

— Так и есть, — печально и с какой-то затаённой болью вздохнул батюшка. — Те, кто создавал братство, понимали, какой грех берут на себя. В шестой заповеди сказано — не убий. И тот, кто позволяет себе трактовать её, выдумывая исключения, губит душу свою. Первые скорбники это понимали. Когда не удаётся изгнать беса, ради спасения души одержимого приходится идти на смертоубийство. Мы скорбим прежде всего по своей загубленной душе, ибо никакое покаяние не искупит этот грех. Но со временем многое поменялось. Не думаю, что дело в кознях нечистого, просто братство ощутило, что проигрывает в этой войне. В городах всё больше появлялось бесноватых и всё реже удавались изгнания. Вера в свои силы слабла, и тогда мы провалились в фанатизм. Начали верить в то, что поступаем правильно, когда убиваем безнадёжных. Возомнили, что творим богоугодное дело. Я тоже в это верил и никогда не осознал бы своей ошибки, если бы не мой друг. Мы учились вместе, но подготовка псов церкви отличается от обучения церковных розмыслов. Они учились думать, а свободная мысль приводит к сомнениям, которыми Илья и делился со мной. Я чувствовал, что сила моя слабнет от этих сомнений, но отказаться от дружбы не смог. А затем случилось то, что сделало меня отступником и привело в самый захудалый приход провинциального городка.

Священник замолчал, а я вообще был не в силах сказать ни слова, лишь затаив дыхание ждал продолжения, и оно последовало:

— Илья занимался изучением всего непонятного, что попадало в руки нашего братства. Однажды, когда мы разорили капище идолопоклонников, среди подношений нечестивым богам обнаружили странный костяной нож с древними письменами. Нож был пропилен с обуха таким образом, что превращался почти в крюк. Вообще непонятно, как им можно орудовать. Воткнув такое в плоть, обратно уже не вытащишь. Вот и Илью этот нож сильно зацепил за живое. Он долго его изучал и даже испросил дозволения на допрос одного шамана. Никогда не видел его таким. Моего тихого друга, кроме диковинок всяких, обычно ничего не интересовало. Он всегда был против искренних исповедей, а тут…

— Искренних исповедей? — переспросил я, потому что эти два слова царапнули мне слух и напомнили о странных речах белобрысого.

— Так у нас иногда называли пытки на дыбе.

По спине пробежались холодные мурашки. Вот, оказывается, от чего меня избавил дружинник. Если бы не он, даже вмешательство отца Никодима и благочинного максимум помогло бы снять меня с дыбы в самом разгаре пыток. Моё отношение к белобрысому стало ещё хуже. Впрочем, это дело минувших, а может, и грядущих дней, сейчас важно выслушать батюшку. Так что я вынырнул из своих размышлений и состроил очень внимательное лицо.

Явно догадываясь, какие мысли бегают в моей черепушке, священник дал мне время прийти в себя и продолжил:

— Я был очень удивлён поведением своего друга, который коршуном вцепился в шамана и таки вытащил из него всё, что ему было нужно. Потом он, каясь, говорил мне, что не сдержался, почувствовав возможность облегчить изгнание бесов и тем самым избавить души наших братьев от греха. Илья был уверен, что сможет переделать тот костяной крюк так, чтобы им был способен воспользоваться даже православный. Но была одна преграда. Изгоняющему, взявшему в руки этот инструмент, нужно было выйти из себя. Причём буквально — его дух должен на время покинуть тело, а на подобное способны только шаманы. Я тоже загорелся этой мыслью, ведь чувствовал, что сила выжженных на мне молитв слабнет от сомнений в праведности нашего дела.

Похоже, вопрос так ярко отразился на моём лице, что батюшка кривовато улыбнулся и расстегнул ворот подрясника, обнажая свою грудь и часть левого плеча. Уже одрябшая старческая кожа была изуродована выжженными буквами. Именно выжженными, а не вытатуированными. Они шли так часто, связываясь в тексты молитв, что у меня самого начала зудеть кожа на груди. И что-то подсказывало мне, что наставники братства только этим участком тела не ограничились.

Когда отец Никодим говорил о том, что не хочет своей участи для Андрюхи Зайца, я было подумал, что вхождение в братство станет для парня лучшей долей, чем голодная жизнь на улице и постоянные побои, но теперь осознал — батюшка совершенно прав. Такая «радость» Зайцу точно не нужна. Застегнув подрясник, священник продолжил:

— Теперь ты понимаешь, почему мы ухватились за альтернативную возможность. Вижу, тебе знакомо это слово. — Было заметно, что моя эрудированность всё ещё напрягает священника, но он явно решил с этим смириться. — Увы, иерархи церкви сочли мысли Ильи ересью. Его приговорили к очищению огнём. И даже не за изучение запретного, а за то, что он, как-то почуяв опасность, спрятал костяной нож. Мой друг отказался отдавать скверную вещь и не рассказал о моём участии даже под пытками. Я не мог просто стоять в стороне. К этому времени мне удалось снискать славу опытного бесогона, так что кое-какие возможности и связи имелись. Я растратил их все, наступил на множество мозолей и разбередил кучу старых душевных ран, но всё-таки сумел заставить судей сменить очищение огнём на строгое послушание в дальнем скиту. Может, и сам бы присоединился к своему другу, что было бы не так уж плохо, но благочинный, который был одним из судей, вступился за меня. Он помог стать иеромонахом и нашёл такой приход, в котором даже разуверившийся отступник не сможет причинить много вреда своей пастве.

Последнюю фразу священник произнёс с такой горечью, что я удивился:

— О чём это вы, батюшка?

— О том, что я более не способен зажечь веру в душах своих прихожан и тем подвергаю их опасности падения во тьму.

— Да что вы такое говорите! — возмутился я. — Знаете, что мне стало понятно за эти дни, когда научился нормально думать и стал много читать, особенно газеты? В других районах, таких же небогатых, как наш Речной, бесноватые постоянно кого-то убивают. А я за одиннадцать лет ни разу не то что не видел одержимых, даже не слышал, чтобы они появлялись поблизости. Хотите сказать, что это не ваша заслуга?

— Река рядом, а духи её не любят.

Я сделал вид, что не заметил, как батюшка упомянул не бесов, а духов, и сразу парировал:

— Третьего дня у Белых доков бесноватый убил двоих на пришвартованном к пирсу сухогрузе.

Батюшка от моих слов лишь