Паргелий - Андрей Деткин

По треку Гриф без труда нашел тот самый овраг. Он остановился за несколько метров, осмотрелся - безмолвный осенний лес стоял в траурном бездвижении и, казалось, выжидательно смотрел на сталкера, словно ждал от него отходную. Неторопливым шагом, с дурным, тягостным предчувствием Гриф приблизился к краю. Сердце в груди забилось гулко, часто, внутри все сжалось. Чего ради? Что такого он должен был увидеть на дне оврага? Каких-то два трупа. Он их столько перевидал… Сталкер приближался, не в силах усмирить молот под ребрами. Край склона постепенно опускался, словно занавес, отрывая все больше сцены. Когда показались лохмотья армейки, отъеденное и обглоданное предплечье с кистью, судя по размерам, принадлежащее Качаке, стало не по себе. Не в силах больше надеяться, Гриф рывком достиг края и обозрел всю картину целиком. От тел почти ничего не осталось. Их пожрали и растащили по лесу. Костей, каких-либо останков, рваной одежды практически не было. Только отдельные клоки, кепи Явы, распотрошенный шмотник старпома, оружие, обглоданное предплечье. Изрытая множеством лап земля, всклокоченный палый лист давали представление о происшедшем здесь за те несколько дней, пока Гриф ходил в берлогу, пытался помереть, а затем возвращался. Судя по отпечаткам, здесь побывали слепые псы, и кровосос, и даже, мать его, лупырь. «Долбись-провались, откуда они все взялись? - мысленно вопил Гриф. - Ведь лес мертвый, тудыть его в корягу. Ну откуда?». Был еще один след, которого он так и не смог вспомнить, да и неважно. Важно то, что от Явы ни черта не осталось. Гриф вертелся на месте и растерянно озирался. План рухнул не как карточный домик, а как домик из пепла сгоревших карт. Просто пшик, и ничего нет, пустое место.

- Черт, черт!!! - заорал Гриф, воздевая руки к серой полуистлевшей шкуре какого-то мифического мутанта, к катарактному глазу, взирающему на него с верхотуры сквозь прогнившие прорехи. – Сколько раз ты будешь меня казнить, тварь ты последняя!!!Что я сделал не так? Чем провинился? Я ведь играл по твоим правилам! Заложил душу и наживался! Что не так?! Ты же, гадина, меня слепила таким! Сама, своими погаными руками! Я столько тебе принес жертв, а тебе, мразь распоследняя, все мало? Ненавижу! - уже тише хрипел сталкер, опуская обреченно руки. Его вновь посетила недавняя мысль застрелиться, покончить со всем этим цирком мертвецов, хождением по мукам. Казалось, зона намеренно придумывает все эти фортеля с ним, вертит по кругу, испытывая при этом какое-то больное, непонятное обычному человеку, удовольствие.

Потерянный его взгляд остановился на мыске берца, выглядывающего из-за ели метрах в десяти поодаль. Сталкер встрепенулся, быстро подошел и подобрал его. Ботинок сорок первого размера несомненно принадлежал Яве. Сердце вновь с надеждой заколотилось. Гриф осмотрелся, затем быстрым шагом обошел место. Ничего. Хотел было подобрать АКСУ, но остановился, вместо него взял кепи. Что еще? Все. Легкого паренька, надо думать, утащили сразу в какое-нибудь укромное местечко, чтобы обглодать без помех и спешки.

Сталкер долго смотрел на черный, со стоптанным каблуком, сильно поношенный башмак, вертел в руках и чувствовал, как в груди что-то бродит и мутится.

- Все равно я его у тебя заберу, буду забирать столько, сколько понадобится, - проговорил он тихо и зло.

Он так и пошел с берцем в руке. План оставался прежним. Хотя составляющие его рухнули и он уже просто висел в воздухе без подпорок, Гриф продолжал его придерживаться, потому что, кроме этого плана, у него ничего не осталось.

К вечеру он вышел к лагерю, где положил Пистона и еще одного грача. Этих тоже поели и растащили, но частично. Приближаясь к поваленным деревьям, сталкер заметил юркнувшего в заросли небольшого зверька, похожего на тушкана. Следов было не так много, как в овраге, и в основном мелкие. Забирая ранец с брандспойтом, сталкер подумал, что чем глубже он заходит в мертвый лес, тем целее трупы. Вспомнились нетронутые тела у вертолета.

Он проверил баллоны, целостность пиропатронов, после чего закинул легкий пехотный огнемет на плечо и двинул дальше. Несомненно огнемет, хранящийся в МИ-8, был лучше, но Гриф не знал, сколько осталось в нем горючей жидкости после сражения с дымной тварью и случилось ли оно вообще. Сомнения на этот счет были связаны с Авигайль. Получалось, Додик с напарником ее повстречали. Она вполне могла отвлечь туман, как вариант, открыв дверь в лабораторию и мышиную комнату, а сама с научниками уйти безопасным ходом.

Кроме огнемета, на месте катастрофы Гриф рассчитывал забрать у ЧД ключ-карту от дверей лаборатории и робота. Если бы баллоны МПО-50 оказались пустыми, то он так и поступил, кроме того, прихватил бы еще несколько железных колб с ошейников собак.

Но раз есть огнемет, второй, даже лучший, ни к чему. Время, которое отсчитывал его биологический будильник, ни на миг не останавливалось.

Не проходящая, тянущая боль в боку заставила сталкера вспомнить о запасах обезболивающего. Капли Болотного доктора закончились еще в берлоге на второй день похоронной трапезы, и теперь он обходился «синтетикой».

Рак, пожирающий поджелудочную, больше не скромничал. Каждые четыре часа Гриф глотал трамал и в последний прием был вынужден увеличить дозу. Сонливость, заторможенность стали непроходящей побочкой. Он был легкой добычей, а если прибавить неповоротливость в экзоскелете, то, вообще, сарделькой на шпажке. В пользу полумертвого сталкера играл сам лес. Малое количество, почти отсутствие хищников и аномалий были той светлой полосой, что называется фартом.

Гриф перестал есть и только пил. После попытки подкрепиться сухарями его вытошнило. Спутанность сознания размывала границы реального. Сталкер знал, что противостоять смертоносному туману он не сможет. У него нет той силы, которой наградил когда-то Федорыч. Дымная тварь распотрошит, выпьет его без заминки и с превеликим удовольствием.

Он стороной обходил поганые места, утыканные черными деревьями, заселенные клешнятыми тварями и туманом.

Гриф заночевал под корнем вывороченной ели. Отключился сразу. Спал крепко, но беспокойно. Временами боль холодным клинком вспарывала глубокие опиоидные сновидения. Милейшие люди, большие квартиры, машины расползались в разные стороны, как оплавленная кинопленка, оставляя один на один с зубастой тварью, поселившейся в его правом подреберье.

Он просыпался со стонами, в полуобморочном состоянии, не открывая глаз, глотал таблетку, запивал и лежал, скрючившись, ожидая облегчения. Оно приходило, и тогда сталкер заворачивался в мягкий сон, словно в мамину оренбургскую шаль из козьего пуха. Эти ощущения он помнил из далекого детства, как и песню мягким, добрым маминым голосом: «Ласковое солнце покатилось прочь. В темно-синей шали опустилась ночь. Наш старинный город, спи и