Паргелий - Андрей Деткин

я сторгую больше бабла, чем как проводник. А у меня последний транш... Мне деньги позарез нужны. Хотя я его и заставил рассчитаться, оставлять за спиной возможную проблему, пусть и с малой долей вероятности, он не пожелал. Гейгер такой, жуткий перестраховщик. А может… да нет, не мог Мамай так скоро добраться до сталкеров, - пробовал Гриф идти другой дорожкой. - Ему Шефа тащить в госпиталь. А чтобы тащить, надо вооружиться, кровососа видел, побоится идти пустым. Ближайшее оружие в четырех километрах на поляне среди трупов. Там его предостаточно, а вот ПДА ни одного, - Гриф мысленно улыбнулся, вспоминая, как давил и курочил КПК спецназовцев, пока гордый и незапятнанный военстал воротил нос и курил в сторонке. - Пока туда сходит, затем обратно, а тут еще и капитан стонет. Умереть не умирает и идти не может. Мамай его не бросит, тем более не грохнет. Он не такой как я. Есть шанс, что Шеф по дороге окочурился. Тогда да, Мамай мог быстренько добежать и отписать Гейгеру, - Гриф хмыкнул. - Тем для него хуже. Гейгер бы сразу смекнул: «Грифа? Нет, не видел. Он как с вами пошел, так и не возвращался. Ах он стервец. Кейс? Какой кейс? Нет, и слыхом не слыхивал. Клянусь». Так и так бармен должен был меня кокнуть. Почему не кокнул сразу? - задавался вопросом Гриф и находился с ответом. - И кокнул бы, пойди я на ферму. Он за день раньше обговоренного прискакал и все там устроил. Только я переиграл его. Место поменял. Гейгер Каратиста в лес поставил страховать и земляка - тайное оружие прикупил. Долбись -провались, и все бы у него получилось, прямо по бровке я прошел. С топкой складно вышло. А земляк как увидел, что наниматель мертв, свалил. Снайпер мог ему помешать, да и свидетели в таком деле ни к чему. Вот рыкстера и натравил. Не знал он, что я заперся. Уверенный был, что кранты мне».

Глава 34. В убежище

До берлоги он добрался без происшествий. Издали увидел ржавую полуразвалившуюся раскоряку с дырявой шиферной крышей, возвышающуюся над покосившимся бетонным забором. Упавшие секции потонули в разросшемся бурьяне. За силосной кучей виднелись развалины хлева.

Осматривая окрестности с особым вниманием, он проследовал тайной тропкой, минуя ловушки и аномалии. Прошел под металлическим навесом, мимо ржавых лестниц, перегородок, цистерны, остановился у листа жести, неаккуратно брошенного на бетонный замусоренный пол. Еще раз осмотрелся, после чего наклонился, сдвинул маскировку и в углублении на замке люка набрал код. Затем повернул рукоятку и с усилием поднял тяжелую крышку. В нос пахнуло застоялым запахом жилища, гуталином, оружейной смазкой. «Наконец, дома», - подумал Гриф, спускаясь по железным перекладинам в стылую темноту.

Справой стороны на привычном месте на металлической полочке нащупал керосинку, запалил фитиль. Пламя разгоралось неохотно, с копотью. Гриф подошел к тумбе, взял с нее колбу, установил на лампу. Желто-оранжевые отблески заплясали по железным стенам, потолку, по буржуйке с длинной суставчатой трубой, по дужкам армейской кровати, по банкам из-под консервов, алюминиевой тарелке, кружке, по канистрам с водой...

Сталкер осмотрелся, тяжело, безрадостно вздохнул: «Вот и дома». Не было той былой приятности и тепла по возвращении в тихую гавань. Где можно отоспаться, зализать раны, где есть оружие, боеприпасы, склад консервов и запас питьевой воды.

Гриф снял автомат, прислонил к тумбочке, стянул бронежилет с разгрузкой, бросил на кучу обмундирования в углу. Сунул руки в карманы брюк, прошелся по берлоге - три шага вперед, три назад, сел на койку. Тонко пискнули пружины. «Дома», - сталкер обвел взглядом убежище, которое верой и правдой служило ему семь неполных лет.

Пусто было в мыслях, пусто в душе, пусто в глазах. «Вот и все, - сказал он негромко берлоге, - я свою задачу выполнил. Теперь, как луноход, на покой». Из него словно выдернули стержень, на котором держалась вся конструкция, он ощутил в теле усталость и болезненную слабость. Сталкер смотрел в одну точку невидящим взглядом и ждал. Ждал, сам не зная чего: озарения? идеи? нового плана? ободряющей мысли? Он чувствовал, что время его если еще не пришло, то уже на подходе. Ощущал это по своим силам. Организм ослаб, болезнь, раны делали свое дело. Подумал, что если разденется, то поразится своей худобе.

- Плевать, - проговорил он с поддельной бодростью, рывком встал, подошел к печи. Со скрипом отворил заслонку, разжег приготовленные заранее дровишки. Затем обернулся к тумбочке, распахнул дверцу. Из полумрака на него глянула целенькая, нераспечатанная бутылка «гамофоса», за которой пряталось еще несколько. «Вжик, вжик, вжик. Уноси готовенького. Вжик, вжик, вжик. Кто на новенького?». В принципе, этим он и собирался заняться. Только настроения не было, или было, но не то, с каким он раньше брался за прохладное стеклянное горлышко. Пропало предвкушение праздника, легкости мысли, здорового пофигизма.

Резким движением Гриф свернул крышку, с грохотом поставил бутылку на стол. Из продуктового ящика потянул консервы, банки, упаковки. Выбирал самое вкусное, в котором себе отказывал раньше и которое зачем-то приберегал на особый случай. Сильнее прочего порадовали ананасы в собственном соку. Он облизывался, потирал руки, растягивал рот в улыбке, говорил: «Вот сейчас кутнем. Устроим пир горой. Ползоны от зависти сдохнет». Только взгляд был тусклый, словно сухари, а не деликатесы выложил. И кто это мы? Сейчас как никогда Гриф хотел собутыльника. Хотя бы распоследнего нищеброда и алкаша Лопухеда.

Он налил в кружку добрых двести грамм и выпил залпом. Скривился, выдохнул и принялся заедать. «Поминки начались».

После первой бутылки в дело пошла вторая. Для большей убедительности достал целлофановый пакет с «крапивкой», сыпанул под язык, тут же закурил.

Гриф наяривал без оглядки, подливал в стакан и все ждал освобождающего, спасительного опьянения. Он пребывал словно в лихорадке. Гнал к обрыву, чтобы скорее сигануть и уже больше ни о чем не думать.

Его накрыло грубо и сразу, словно лавиной. Уставший с дороги, обглоданный ранами и болезнью, он встал до нужника, сделал на ватных ногах шаг и повалился плашмя всей массой на заскорузлый, ставший от глины каменным ковер. Боли от падения не почувствовал, как не почувствовал и облегчения в мочевом пузыре.

Он очнулся, темнота расползлась, в бледно-желтом свете разглядел перед лицом рыжую глину. Голова раскалывалась, в ушах звенело. Гриф поднялся на четвереньки, в мокрых штанах дополз до стола, небрежно, расплескивая, налил в кружку водки. Выпил, уронил пустую тару и снова