Обречённый на любовь - Николай Романецкий

— Я бы сделал ей анализ крови, — сказал тот. — И поторопился бы.

— Полагаете, могут быть следы препаратов?

— Да! Иначе с какой стати она спала бы в такой ситуации!

Доктор немного подумал, кивнул. Когда он приставил анализатор к обнаженному плечу Марины, та вздрогнула, но не проснулась. Анализатор чуть слышно защелкал. Зуев внимательно смотрел на дисплей.

— Есть следы, — сказал он наконец. — Похоже, она находится под действием волюнтофага… Но следы очень слабые. По-видимому, использован препарат, который быстро распадается в крови.

Калинов закусил губу. Вита посмотрела на него:

— Что это означает?

— Это означает, что она сейчас выполняет указания того, кто сделал ей инъекцию, — сказал Зуев. — Волюнтофаг — это препарат, полностью подавляющий волю человека. Ей приказали спать — вот она и спит. К счастью, этот препарат не представляет опасности для физического здоровья человека.

— Для физического? — Вита подняла брови. — А для какого же тогда здоровья он представляет опасность?

Зуев беспомощно посмотрел на Калинова.

— Видишь ли, Вита… — Калинов подошел к жене и взял ее за руку. Если бы ей, скажем, приказали сойти с ума, она бы не сумела избежать этого.

Вита сунула кулак в рот и прикусила костяшки пальцев.

— Не думаю, чтобы так было на самом деле, — поспешно сказал Калинов. — Какой смысл?

Вита замотала головой. Калинов обнял ее и сказал:

— Я уверен, все будет в порядке… Иди-ка поспи еще.

Вита ушла. Зуев укоризненно покачал головой:

— Зря вы пустились в объяснения…

Калинов поморщился:

— Да я и сам понимаю, что зря… Черт знает, что меня дернуло! Наверное, эта история все-таки сказалась на моих нервах. Ну а вы?.. Больше не будете спрашивать меня, почему графики имели такую странную форму?

— Не буду, — буркнул Зуев. — Коллеги просветили!

Он собрал свой чемоданчик и ушел. Калинов проводил его до джамп-кабины.

Вернувшись обратно, он взял плавки и отправился купаться: все равно уснуть теперь можно было только со снотворным, а снотворное за три с половиной часа до работы используют только абсолютные кретины.

На пляже было пусто, лишь далеко справа виднелась одинокая фигура такого же раннего купальщика.

Калинов вошел в воду и неторопливым брассом поплыл вдоль берега. Как всегда, в объятиях ладожской воды хорошо думалось. Он не сомневался, что здоровью Марины не нанесено никакого ущерба. Не для того ее похищали и снова вернули. А вот угроза, высказанная во втором послании похитителей, откровенно беспокоила его. Ему вдруг пришло в голову, что он практически не знает Марининого прошлого, а зря… Ведь были же у нее мужчины до встречи с ним: в двадцать четыре года девочек не бывает. И она девочкой не была. Что если виновник случившегося — кто-то из ее бывших ухажеров? Разумеется, думает, что он, Калинов, конечно же, разведется с секундой: ведь с примой его связывает гораздо больший отрезок жизни!.. Хотя нет, чушь все это, отъявленнейшая чушь! Тогда и условие было бы поставлено совершенно конкретно: развестись с Маринкой. Разумеется, чушь! Кто же может надеяться, что Калинов разведется с беременной женой? На такое может рассчитывать только сумасшедший.

Он перевернулся на спину и лег на воде, раскинув руки.

Надо все-таки браться за монистов, подумал он. Пусть Милбери поработает с агентурой. А моих всех под охрану. На всякий случай… Кому же все-таки выгодно, чтобы начальник отдела аномалий Социологической комиссии развелся с одной из жен? Ортодоксам-церковникам?.. Разумеется! Какой материал для проповедей! Господь наш вразумил грешника и направил его на путь истинный. Искусителю не удалось удержать в когтях свою жертву. Истинная вера — это вера в Господа нашего, а истинный супруг — это супруг ЕДИНСТВЕННОЙ жены. И так далее… Вот только не верю я, что церковь докатилась до киднапа… Лесбиянкам выгодно?.. Конечно. Вот только выгода у них не прямая. Им это выгодно стратегически. Если увеличится количество незамужних женщин, им проще вербовать новых подруг… Одиноким выгодно?.. Без сомнения, но их выгода, как и у лесбиянок, стратегическая. Если бы не один аспект, психологический. Ревность самца-неудачника к самцу-баловню судьбы. И утоление этого чувства — вещь уже сиюминутная. А ревность, как известно, — одна из классических причин для умышленного убийства. Так что есть тут материал для раскопок, есть!

Его мысли вернулись к Марине.

Применение волюнтофага объясняет многое. После инъекции с нею можно было делать что угодно. Даже увести из супружеской постели… А уж из Летнего сада — и вовсе не проблема. И саму инъекцию сделать — никаких сложностей. Царапнули чем-нибудь в толпе руку… А вот вытащить теперь из Марины информацию — проблема еще та! Наверняка перед расставанием ей приказали все забыть: хемогипнотический блок. Не идиот же Калинов, чтобы пытаться снять такой блок у беременной жены! Он бы и в другое время поостерегся его снимать: на стадии опытов три четверти тех, на ком отрабатывалась методика, закончили помешательством. Они были добровольцами, но это не спасло разработчиков методики от решетки… А вот ниточку здесь найти можно: не так-то просто достать такой волюнтофаг. Хотя, конечно, труды предстоят немалые…

Он перевернулся на живот и поплыл назад. Сделал небольшую пробежку километра два. Дома первым делом отправился под душ. А потом заглянул к Марине.

Она проснулась, едва он вошел. Увидела его, улыбнулась, протянула к нему руки. Калинов наклонился, поцеловал ее в губы, погладил по голове. Губы были мягкие, а волосы жесткие. Как и всегда…

Марина снова улыбнулась:

— Ты со мной как с маленьким ребенком!

Она села, свесив ноги с кровати. Но тут же снова легла, прислушалась.

— Она там бьется! — Марина взяла руку Калинова и, откинув, одеяло, положила на свой круглый живот. — Чувствуешь?

Толчки были довольно ощутимыми. Калинов, не удержавшись, погладил живот, потом осторожно убрал руку и набросил на жену одеяло.

— Хорошо, — сказала она, потянувшись, и закрыла глаза.

— Хорошо, — согласился Калинов. И осторожно спросил: — Где ты была?

— Когда?

— Вчера.

Она открыла глаза:

— Ты же знаешь… Гуляла по Летнему саду. Смотрела «Амура и Психею». Разве ты забыл? Я же тебе вчера вечером рассказывала!

— Да нет, не забыл, — сказал Калинов. Все было ясно. — Это я так… Кстати, твой врач хочет, чтобы ты сегодня легла в клинику на обследование.

В глазах Марины проснулась тревога.

— Почему? Я же себя хорошо чувствую… И почему он мне ничего не сказал? Я у него была на днях, ты знаешь.

— И тем не менее врача надо слушать. — Калинов сконструировал на лице выражение «строгий папочка».

— Хорошо-хорошо, — сказала Марина подчеркнуто-послушно и вновь потянулась к нему.

— Вот и умница! — Он еще раз коснулся ее губ, а потом пристально посмотрел в глаза.

Зрачки у нее были слишком большие. Тогда он, все так же пристально глядя ей в глаза, сказал гранитным голосом:

— Спать… Немедленно спать… И проснуться после десяти часов утра… А потом отправиться в клинику…

Лицо ее исказилось, взгляд окаменел, рука, лежащая у Калинова на затылке, судорожно дернулась, соскользнула и упала на одеяло. Марина спала.

Калинов вышел из спальни и закрыл дверь на замок. Воровато оглянулся. Свидетелей преступления в окрестностях не наблюдалось. Он посмотрел на часы: была половина седьмого. Он спустился вниз. В ванной шумела вода. Через несколько минут оттуда вышла Вита, одетая в халат. Подошла, прижалась к плечу мужа.

— Ты от нее? Как она?

— Спит.

Вита вздохнула.

— Она все еще под действием этого зелья. Я приказал ей спать до десяти.

— Она просыпалась?

— Да… Она ничего не помнит. Считает, что вчера была в Летнем саду, а вечер провела дома.

Вита, ничего не ответив, поднялась наверх. Калинов пошел на кухню, заказал стакан апельсинового сока. Сел и медленно выпил, бездумно глядя в стену. Минут через пять Вита вернулась, одетая в домашний комбинезон. Села рядом.

— Надо, чтобы никто не задавал ей никаких вопросов, — сказал Калинов. — Постарайся к десяти сплавить детей и Анфису из дома. Доктор просил положить ее в клинику на обследование. Проводишь ее?

— Да, конечно… Ты запер дверь в ее спальню?

— Запер. Вот ключ. — Калинов опустил ключ в карман Витиного комбинезона. — Надо, чтобы никто не задавал ей никаких вопросов, повторил он. — Врача я предупрежу. Ты поняла?

— Поняла… Долго она будет в таком состоянии?

— Одна инъекция волюнтофага действует не более шести часов. Так что, в худшем случае, часов в девять действие его прекратится. Спать она будет до десяти и больше чужих приказов выполнять не станет. Проследи тут за всем.