Двойной без сахара (СИ) - Горышина Ольга

Шон насыпал собаке корм и вопросительно уставился на меня.

— Я мокрой есть не буду.

И мы пошли обратно, но до дома не дошли. Шон вдруг остановился и схватил меня за плечи, как заговорщик.

— Ты уже все равно мокрая.

— Нет! — запротестовала я, прочитав его мысли по глазам. — Я не буду купаться! Не буду! Это дурь! — возмутилась я в голос, когда Шон нагло стащил с меня футболку.

— Так давай подурим, — сказал и стащил следом джинсы.

— Иди ты к черту!

Но куда там! Он уже и сам разделся. Не поднимать же одежду из грязи! И в трусах не побежишь. Никого нет, но все же. И я стащила с себя последние тряпочки, наслаждаясь смущением Шона.

— Даже так?! — И он тоже снял трусы.

Впереди ждало самое страшное — кувшинки. На моем лице явно отразился ужас перед встречей с ними, и Шон подхватил меня на руки.

— Я отпущу тебя на глубине.

Шон входил в воду, как в парное молоко, я же заорала, когда он швырнул меня. Брр… Аж зубы застучали, но я поплыла, страшась коснуться дна. В темной воде ничего не видать — зато круги от дождя такие красивые…

— Доплывешь до коттеджа?

Я глянула на бескрайнюю пузырящуюся темную гладь и задрожала сильнее, но поплыла. Всяко лучше илистого дна — там можно подтянуться на досках. Но дыхание быстро подвело меня, и я схватилась за заботливо подставленное плечо.

— Осталось совсем чуть-чуть, ты сможешь.

Я доплыла, но из воды вылезти не смогла. Вернее не успела, остановленная возгласом Шона:

— Что вы здесь делаете, О'Диа?!

Я увидела ботинки и мокрый плащ. Лица под капюшоном было не разглядеть.

— Зашел проведать скучающих дам и составить им в дождь компанию. Но ты, Шон Мур, вижу, меня опередил. Хорошо я вас заметил, а то ведь так бы и ушел, не найдя машины. А где, рискну поинтересоваться, мисс Брукнэлл?

— В Нью-Йорке, — ответил Шон. Я могла в тот момент только дрожать.

— Вот как? А по какому делу?

— Семейному.

— А…

Но тут Шон уже не выдержал:

— О'Диа, дайте нам уже вылезти из воды. Мы окоченеем здесь.

— Вылезайте, кто ж вам мешает?! — послышался из-под капюшона недовольный бубнеж.

— Вы нам мешаете, О'Диа! Вы милый!

В ответ послышалось недоуменное кряканье.

— О'Диа, ступайте к входной двери, — скомандовал Шон. — Мы вам откроем, когда оденемся.

Господин Гончар еще чуток потоптался в луже и ушел. Шон вылез сам и вытащил меня. К тому моменту мне стало по барабану, что у него между ног. Меня душил смех. Дикий, истерический, и я вся сжалась, чтобы не выпустить его наружу.

— Замерзла? — обнял меня Шон, хотя не знаю, как он думал согреть меня таким же мокрым и ледяным телом!

Французские двери со вчерашнего завтрака оставались незапертыми. Шон притащил из ванной три полотенца. Взял одно, вытерся и обмотал вокруг бедер. Вторым я закрутила мокрые волосы, а третьим попыталась согреться.

— О’Диа брехун, но не трепло. Я скажу ему, чтобы молчал.

— Не надо. Он же ничего не видел. Может, у нас в Сан-Франциско принято плавать голышом.

— Тогда я пойду открою.

И тут началось такое… Я поспешила одеться, чтобы мужики не перегрызлись у дверей. Бреннон О'Диа мог бы чуть уменьшить громкость

— Джеймс Джойс за озером явно услышала, каким нехорошим был ее хозяин, что заставил меня плавать в такую погоду. Речь у Господина Гончара была намного длиннее, но мой мозг ее, к счастью, резюмировал.

— Мур, ты когда-нибудь оденешься? — не выдержал мокрый гость созерцания голого торса своего водопроводчика.

Я к тому времени вышла в гостиную и смогла оценить наглую улыбку Шона.

— Оденусь, но не сейчас. Сейчас мне не во что одеться.

О’Диа остался с открытым ртом, не в силах переварить ответ.

— Я сюда приплыл, — помог ему Шон. — И, если б не вы, О’Диа, поплыл бы обратно.

— С мисс Донал?

— Если вы еще не заметили, она уже одета.

Ситуация из комической превратилась в жуткий фарс, а я не могла допустить, чтобы Шон поссорился с постоянным клиентом, и потому предложила гостю чаю, чтобы согреться. Прямо так, по-ирландски. Но Бреннон О'Диа, видимо, не готов был лицезреть голого Шона так долго и потому отказался. И напоследок поинтересовался, когда возвращается мисс Брукнэлл. Я в ответ пожала плечами.

— А я хочу чаю, — сказал Шон, затворив за незваным гостем дверь.

Я прошла на кухню. Отыскала хлеб и сыр. Достала банку с вареньем. И почувствовала на талии руки Шона.

— Вода оказалась недостаточно холодной, — прошептал он мне в ухо и потерся щекой о мою — колючий уже. но не так, чтобы сильно.

— А как же чай? — прошептала я, не узнавая собственный голос.

Рука Шона уже нагло проверяла, насколько мне жмут в талии штаны.

— Я потом сам его заварю.

— А если О’Диа вернется?

— Я ему не открою.

Но он открыл меня, стащив с таким трудом надетую одежду. Одна валялась под дождем в грязи, другая на полу кухни под мокрым полотенцем. Двумя. Шон раскрутил влажные волосы и зарылся в них носом.

— Они пахнут дождем.

— Тиной, — поправила я шепотом.

— Нет, дождем. Ирландским дождем. Моя русская девочка пахнет Ирландией, и я дурею от этого запаха.

Шон подхватил меня и усадил на столешницу, чуть не смахнув банку с вареньем.

— Здесь все открыто, — успела выдохнуть я до его поцелуя.

— Мы не запираемся в Ирландии, — ответил Шон не скоро. — Мы любим в открытую всем на зависть.

— Шон, я так не могу, — увернулась я от его губ, и на этот раз они впились мне в шею. За его руками я следить не успевала.

— Да ты никак не можешь! — его глаза вновь оказались рядом. — Так что не командуй. Я буду делать с тобой все, что захочу, и так, чтобы ты захотела повторить.

Он не дал мне выразить протест словами, но я могла без зазрения совести колотить его по спине. Она не была железной, и Шон наконец пожалел столешницу и перетащил меня в спальню, заставив по пути испугаться за коленки, но те не встретились с косяком — Шон хорошо знал размеры дверей и кроватей в доме, и моя голова приземлилась на самый край. Никуда не отползти, если только встать на полу на голову.

В Шоне вновь проснулся зверь. Он рычал у меня на груди, и я с трудом сдерживалась, чтобы не ответить ему тем же рыком. Мне помогал молчать страх. Страх, что Шон долго не выдержит и возьмет свое, оставив мне снова боль разочарования. Но пока он давал волю лишь губам и рукам, и те, и другие сдирали с меня кожу, обнажая нервы. Кровать стала маленькой — я пыталась ухватить покрывало, но находила лишь воздух. Мне не было холодно, мне было жарко, но мне надо было за что-то ухватиться, чтобы удержаться от соблазна обнять Шона — одно неверное движение, и он вернется к моим губам, и тогда все будет кончено — я не сумею сдержать его, и только сведу за его спиной ноги, как сразу потерплю фиаско. Полное и непоправимое.

Наконец я нащупала подушку и, бес в меня вселился, что ли, — швырнула ею в Шона. Он кинул ее обратно и попал мне в лицо. Я ухватилась за нее зубами и вовремя. Он оказался внутри. Сердце мое замерло, и он тоже замер. Потом отшвырнул подушку и притянул меня к себе. Чудом мы оказались на середине кровати. Лицо в лицо, грудь грудь, живот в живот.

— А теперь сама, — выдохнул он, сглатывая слюну. — Я ничего не буду делать. Почувствуй хоть что-нибудь.

Я уже чувствовала. Мы дрожали оба. Но это было бы и все, если бы рука Шона не скользнула по моему животу вниз. Я откинулась на его вторую руку, давая свободу первой, и замерла. Наверное, слишком надолго, потому что Шон со злостью схватил меня за талию и дернул на себя. Еще и еще. Быстрее и быстрее. Я закрыла глаза, чтобы не видеть ни его, ни потолок, чтобы чувствовать только себя. Но вот мир остановился, руки Шона исчезли, и я рухнула на самый край матраса. Мир встал с ног на голову, но я все равно увидела на полу телефон, который машинально схватила в гостиной, когда бежала одеваться, но так и не проверила сообщения…

— I’m so sorry. I actually need Rubber Johnny to do this. (Прости. У меня ничего не получится без резинового Джонни.)