Пейтон-Плейс - Грейс Металиус

Маргарет Фитцджеральд, урожденная Маргарет Банкер, единственная дочь священника конгрегациональной церкви Уайт-Ривер, ненавидела католицизм яростной, нехристианской ненавистью. Это Франсис понял вскоре после того, как женился. Если быть точным, он понял это через неделю после свадьбы, когда они с женой еще проводили медовый месяц в Белых Горах.

— Пегги Фитцджеральд, — смеясь, сказал он тогда, и, как позднее вспоминал Фитцджеральд, это была его единственная попытка пошутить с женой. — Пегги Фитцджеральд, — сказал он с резким ирландским акцентом, что не составляло для него особого труда, — напоминает мне мою матушку, ирландскую девушку из графства Галуэй.

Миссис Фитцджеральд это не забавляло.

— Ты никогда от этого не избавишься, да? — злобно прокричала она ему в лицо. — Ты всегда будешь ирландцем, черным ирландским католиком из бостонских трущоб. Не вздумай когда-нибудь еще называть меня Пегги! Меня зовут Маргарет, заруби себе это на носу!

Франсис Джозеф был потрясен.

— Мою мать звали Маргарет, — защищаясь, сказал он, и ирландский акцент без следа исчез из его речи, — а отец всегда звал ее Пегги.

— Твоя мать, — сказала Маргарет так, будто старушка Фитцджеральд была оборотнем. — Твоя мать!

Итак, естественно, когда преподобный Фитцджеральд начал сомневаться и одновременно бояться своих мыслей, он не мог обратиться к своей жене в поисках утешения, которое способна дать дискуссия. Пока не приехал и не занял квартиру наверху Майкл Росси, он продолжал работать, спрашивал себя и сам пытался найти ответы.

Стараясь обойти каждую скрипучую доску и надеясь не разбудить тихонько похрапывающую в задней спальне апартаментов Маргарет, преподобный отец поднимался на второй этаж. Маргарет не любила Майкла, она говорила, что он слишком шумный, слишком темный, слишком нахальный, слишком большой и проявляет слишком мало уважения к конгрегациональной церкви. Истинная причина ее нелюбви к Майклу заключалась в том, что она не могла его запугать. Когда миссис Фитцджеральд использовала тактику, которая превращала преподобного отца в уступчивого и безответного олуха, Майкл только смеялся над ней.

Директор школ Пейтон-Плейс сидел в своей гостиной, развалясь в легком кресле. Кроме спортивных трусов, на нем ничего не было, в руке он держал высокий, запотевший бокал.

— Присоединяйтесь, — сказал он священнику, когда тот постучал и вошел в комнату.

— Я подумал, может, вы захотите спуститься на террасу и немного побеседовать, — застенчиво сказал Фитцджеральд. Он всегда стеснялся, когда видел обнаженного человека, и теперь тоже говорил, отведя глаза от Майкла.

— Мы не можем спуститься на террасу, — сказал Майк. — Там мы можем разбудить миссис Фитцджеральд, которая уже около часа так мирно похрапывает. Присаживайтесь и выпейте немного. Если уж на то пошло, здесь так же прохладно, как и на террасе.

— Спасибо, — усаживаясь, сказал Фитцджеральд. — Но я не пью.

— Что? — изумился Майк. — Непьющий ирландец? Никогда о таком не слышал.

Фитцджеральд натянуто рассмеялся. Майк говорил не очень-то тихо, и он боялся, что Маргарет проснется. Она терпеть не могла, когда ее мужа называли ирландцем. Если бы она услышала Майка, она бы наверняка поднялась наверх и утащила Франсиса спать.

— Хорошо, — сказал он. — Я, пожалуй, выпью. Но только совсем немного.

Майк вышел в маленькую кухню и вернулся с таким же высоким и полным бокалом, как и его собственный.

— Вот, — сказал он. — Для вас это будет в самый раз.

Фитцджеральд очаровывал Майкла. Священник представлял собой совершенный тип человека в состоянии войны со своим окружением и с самим собой. Часто, глядя на Фитцджеральда, Майк удивлялся, как преподобному отцу удалось продержаться так долго и не сломаться физически, не перегореть психически. Он спрашивал о священнике Конни Маккензи, но она не согласилась с его мнением о том, что с Фитцджеральдом что-то определенно не так. С ним все в полном порядке, говорила она, может, он не такой одаренный, как другие проповедники, но он хороший человек, добросовестный и правоверный. Когда Майк смотрел на Фитцджеральда, он удивлялся силе той разрушительной тенденции в человеке, которая, ради сохранения того образа, что он создал для окружающих, доводила его до крайности.

Еще будучи молодым, Майк понял, что существуют два типа людей: те, кто создают и сохраняют для себя дорогие и порой мучительно скучные раковины, и те, кто этого не делают; те, кто живут в постоянном страхе, как бы их раковина не разбилась и все не увидели ту слабость, что прячется под ее створками, и те, кто не разбиваются и не делаются жестче. Майк много раздумывал над этим и в конце концов пришел к незатейливому сравнению души с босой ступней. Некоторые люди могут свободно ходить босиком, и от этого их ноги грубеют и становятся жестче, другие же не могут сделать и шага, чтобы не наступить на битое стекло. Но большинству, улыбаясь, думал Майк, таким, как Лесли Харрингтон, преподобный Фитцджеральд и Конни Маккензи, и в голову не придет снять обувь. Лесли Харрингтон разыгрывает из себя крутого, преуспевающего бизнесмена, чтобы спрятать посредственный ум и боязнь оказаться бессильным. Констанс Маккензи под одеждами холодной девы скрывает страстную, жаждующую любви женщину. И вот Франсис Фитцджеральд изображает непьющего священника-конгрегационалиста, а сам тоскует по белому воротничку и ежедневной порции вина ирландского священника. Майку хотелось пробить кулаком фальшивую вывеску Лесли Харрингтона, он хотел уничтожить в Констанс желание обороняться, но по отношению к Фитцджеральду он чувствовал только жалость.

Почему этот бедняга не бросит все, что у него есть, думал Майк, и не побежит исповедоваться к ближайшему священнику?

— Мы не видели вас в церкви в прошлое воскресенье, — говорил Фитцджеральд. Боюсь, все, что я говорил, никак на вас не подействовало. Вас невозможно обратить в веру.

Фитцджеральд гордился тем, что удерживал религиозные беседы с Майком на безличностном, интеллектуальном уровне.

— Конечно, — продолжал Фитцджеральд, — когда речь заходит о том, чтобы в церкви было побольше прихожан, мы — протестанты — оказываемся в невыгодном положении. У нас нет, как у католиков, хлыста, чтобы держать в страхе наших прихожан. Если католик пропускает мессу, он совершает грех и тем самым только вредит самому себе, если же протестант не приходит в церковь, все, что мы можем сделать, — это надеяться, что увидим его в следующее воскресенье.

— Это только одна точка зрения, — сказал Майк. — С другой стороны, меня не интересует религия, которая кому-нибудь по какой-либо причине угрожает хлыстом.