Пейтон-Плейс - Грейс Металиус

За последнюю неделю Эллисон научилась понимать, что через довольно частые промежутки времени на венах Нелли образовывались твердые шишки, они были очень болезненными и служили причиной того, что Нелли называла «один из моих плохих дней».

— Да, — отвечала Нелли на вопрос Эллисон. — По-настоящему плохой день. Эти шишки по всем моим венам. Даже не знаю, как я протяну этот день.

— Мне очень жаль, Нелли, — сказал Эллисон, горя желанием вернуть тему разговора к своей персоне. — Но разве тебя не удивляет, что я получила работу?

— Неа, — отвечала Нелли, расстилая свежую бумагу на нижней полке шкафчика. — Я всегда говорила, ты хорошо сочиняешь истории. Меня это не удивляет. Хочешь есть?

— Нет, мне надо упаковать ланч. Мы с Норманом собираемся на пикник.

— Хм-м, — сказала Нелли.

— Что? — резко спросила Эллисон.

— Хм, — повторила Нелли.

— Что ты хочешь этим сказать? — еще резче спросила Эллисон.

— Я хочу сказать «хм», вот что я хочу сказать. Эти Пейджи — хм. Эта Эвелин Пейдж всегда такая заносчивая и самая-самая. Она вышла за Окли потому, что он был старый и она надеялась после его смерти заполучить его денежки. Ну, так он ее одурачил, оставил без гроша, как его научили девочки, вот, что он сделал. Эвелин Пейдж не из-за чего заноситься и строить из себя самую-самую. Окли ее бросил так же, как и Лукас меня. Только у ее мужа нет оправданий, а у моего есть.

— Перестань так говорить, Нелли Кросс! — сказала Эллисон. — Миссис Пейдж замечательная женщина, и это не ее вина, если отец Нормана оставил ее.

— Замечательная женщина, подумаешь, — буркнула Нелли. — Кормила сыночка грудью, пока ему не исполнилось четыре года. У такого дитяти зубы такие же крепкие, как у тебя, а замечательная женщина Эвелин Пейдж все еще нянчит его, и это ей ой как нравится! У старого Окли не было таких зубов, как у Нормана в четыре года. Не удивительно, что Эвелин Пейдж так не хочет отпускать его от груди!

Эллисон побледнела и заговорила низким, злым голосом:

— Ты — злобная старуха, Нелли Кросс! У тебя гной не только в венах, но и в мозгах. И ты из-за этого сходишь с ума. Ты начинаешь заговариваться, как сумасшедшая, — как сумасшедшая мисс Эстер Гудэйл. Так тебе и надо, раз ты так ненавидишь людей.

— Твоя мать много работала и старалась правильно тебя воспитать, — кричала Нелли. — Она вырастила тебя не для того, чтобы ты болталась с мальчишкой, который до четырех лет сосал грудь. Это неправильно, ты не должна гулять с таким мальчишкой, как Норман Пейдж. Эти Пейджи — дрянь, обыкновенный мусор. И всегда такими были.

— Я даже не хочу с тобой разговаривать. Ты — сумасшедшая старуха, — сказала Эллисон. — И я не желаю, чтобы ты при мне произнесла хоть слово о Нормане или его семье.

Она металась по кухне, гремя мисками и кастрюлями, пока ставила варить яйца, и грохала дверью холодильника всякий раз, когда доставала оттуда продукты для сэндвичей. Закончив готовку, она упаковала все в корзину с крышкой и, хлопнув дверью, выбежала из кухни, оставив после себя жуткий беспорядок, который должна была убирать Нелли Кросс.

Нелли вздохнула, поднялась на ноги и посмотрела на сгиб локтя. Он был шишковатый. Нелли сделала шаг вперед и остановилась, обхватив голову руками. Ее пальцы судорожно искали что-то в свалявшихся волосах. Наконец она наткнулась на шишку. Это была большая шишка, большая, как яйцо, и она пульсировала, как фурункул.

Сумасшедшая. Это слово пылало в сознании Нелли, как кипящий жир. Сумасшедшая. Скоро шишка лопнет, и весь гной выльется в мозг, и она станет сумасшедшей, как и считает Эллисон.

Нелли села на пол в кухне Маккензи и захныкала.

— Лукас, — всхлипывала она, — ты только посмотри, что ты наделал.

Было слишком жарко, чтобы ехать в гору, и Эллисон и Норман толкали велосипеды перед собой. Велосипеды были тяжелыми: они пристроили на багажник корзину для пикника, упаковку из шести бутылок «коки», стеганое лоскутное одеяло, два купальных костюма, четыре полотенца и толстый том стихов «Главнейшие английские поэты». Эллисон и Норман, задыхаясь, толкали велосипеды вперед, июльская жара становилась все сильнее, шоссе, уводящее их из Пейтон-Плейс, мерцало и расплывалось перед глазами.

— Надо нам было пойти на Луговой пруд, — сказал Норман, сдвигая черные очки со лба на нос.

— Мы бы там не смогли добраться до воды, — сказала Эллисон и поправила прилипшие к мокрой шее волосы. — Сегодня все ребята Пейтон-Плейс на Луговом пруду. Я бы скорее осталась дома, чем пошла туда.

— Должно быть, уже недалеко, — философски заметил Норман. — Река поворачивает через милю после больницы, а мы наверняка уже прошли около того.

— Да, наверное, уже недалеко, — согласилась Эллисон. — Мы уже сто лет назад прошли фабрику.

По прошествии того, что в жаркий июльский день можно назвать вечностью, они наконец подошли к тому месту, где поворачивала река Коннектикут. Ребята подкатили велосипеды к гигантским деревьям, что росли ближе к реке, и с облегчением уселись на землю, усыпанную мягкими, сухими сосновыми иголками.

— Я думала, мы никогда сюда не доберемся, — сказала Эллисон, выпятила нижнюю губу и сдунула со лба прилипшую прядь волос.

— И я тоже, — отозвался Норман. — Но это стоило того. Вокруг на мили ни души. Послушай, как тихо.

Когда они отдохнули, он продолжил:

— Давай откатим велосипеды в лес, чтобы их нельзя было увидеть с дороги, тогда никто не догадается, что мы здесь.

— Хорошо, — сказала Эллисон, — чуть выше есть место, там деревья растут подальше от реки и получается что-то вроде пляжа, но с дороги его не видно.

Добравшись до места, которое описала Эллисон, они прислонили велосипеды к деревьям и начали переносить вещи к реке. Они аккуратно расстелили на берегу одеяло, поставили на него корзину, положили полотенца и том стихов.

— Сначала искупаемся или перекусим? — спросила Эллисон.

— Давай лучше искупаемся, — сказал Норман. — Я переоденусь и поставлю «коку» в воду — она так нагрелась.

— Придется переодеваться в лесу, — заметила Эллисон, — больше негде.

— Иди первая, я подожду.

Переодевшись, они подошли к воде и какое-то время стояли на мокром песке. Плавать здесь было опасно, и Норман и Эллисон знали это. В этом месте реки было много порогов, а дно было усыпано острыми камнями.

— Надо быть поосторожнее, — сказал Норман.

— Иди первый.

— Пошли вместе.

Очень медленно и осмотрительно они вошли в воду. Река вдруг перестала казаться опасной. Они побрызгались и поплыли от берега.