Секрет нашего успеха. Как культура движет эволюцией человека, одомашнивает наш вид и делает нас умнее - Джозеф Хенрик

и южноамериканская, поразительно похожи, и сопоставление с менее подробными данными о 30 других обществах охотников-собирателей подтверждает общую картину[222].

Но кто же они, эти “неродственники”? Две трети из них составляют супруги и свойственники. То есть брачные нормы создают больше половины связей между взрослыми в группе. Можно сказать, что и приматы, создающие пары, способны формировать связи наподобие супружеских, но, как уже отмечалось, у нас нет данных, что приматы поддерживают какие-то особые отношения со свойственниками. Возможно, для некоторых читателей это станет неожиданностью, но эволюция свойства, вероятно, служит одной из главных отличительных особенностей человечества. Как бы вы к этому ни относились, группы охотников-собирателей сконструированы культурой, поскольку сказать, что они состоят “в основном из родственников”, можно лишь при условии, что мы учитываем и родство по браку.

У оставшейся четверти группы нет никаких ни родственных, ни свойственных связей с “я”. Однако в большинстве малых сообществ все они, скорее всего, будут называться какими-то терминами родства[223]. Это не генетические родственники, однако они маркируются как те или иные классификационные родственники. У жуцъоан, о чем мы уже знаем, многие отношения строятся на том, что люди носят одно имя. Например, если мы не родственники, вы вправе попросить меня называть вас матерью, поскольку ваш сын — мой тезка. Это говорит мне, как я должен к вам относиться, а кроме того, подсказывает всем остальным, как я теперь должен вести себя с вами (например, с “мамой” невозможен ни флирт, ни шутки с сексуальным подтекстом). Через социальные нормы культура способствует отношениям с родственниками и в паре и резко расширяет этот узкий круг, обобщая отношения с родства генетического на родство культурное.

Дележ мяса

Палеоантропологи убеждены, что кооперативная охота и дележ мяса стали важнейшими элементами человеческой эволюции и возникли миллионы лет назад. Среди племен охотников-собирателей, которых изучают антропологи, мясо служит важной и очень ценной добавкой к рациону, и, как мы видели в главе 8, мастерство охотника сильно повышает престиж[224]. Однако, поскольку даже лучшие охотники не могут гарантировать регулярной добычи, ведь у них неизбежно бывают полосы неудач, болезни и травмы, дележ мяса издавна был задачей, требовавшей особого внимания. Дележ мяса позволяет объединившимся охотникам избегать долгих периодов отсутствия жира и белка в рационе. По этим причинам некоторые ученые-эволюционисты полагают, что раздача мяса, широко распространенная в группах охотников-собирателей, основана на врожденных психологических наклонностях, а культура здесь ни при чем. Может ли дележ мяса у охотников-собирателей быть инстинктивным?[225]

Внимательное изучение дележа пищи среди охотников-собирателей показывает, что он тоже регулируется социальными нормами и подкрепляется тем, что можно назвать “культурно-институциональными” технологиями[226]. Например, в дополнение к социальным нормам, которые определяют, какая доля мяса должна доставаться тем или иным категориям культурно сконструированного родственного круга, скажем, свойственникам охотника, действуют еще и культурно-институциональные технологии, в том числе передача собственности и табу на мясо, которые психологически облегчают дележ. Разберем это подробнее.

Во многих группах охотников-собирателей право собственности на мясо распространяется или передается от охотника третьему лицу, которое уполномочено раздать мясо. Поскольку это третье лицо не вкладывало труд и мастерство в добычу мяса, ему проще следовать местным нормам распределения[227]. Например, охотники жуцъоан часто пользуются во время охоты чужими наконечниками для стрел. Социальные нормы предписывают, что владелец наконечника стрелы становится собственником всей добычи, убитой этим наконечником, и он же отвечает за дележ мяса. Охотники любят брать чужие наконечники, поскольку это избавляет их от обязанности производить честный дележ, где “честность” определяется местными стандартами, а окружающие всегда готовы раскритиковать даже за мнимую предвзятость. Например, престарелые мужчины и женщины часто владеют наконечниками и дают их в пользование, и всякий может получить их в подарок от партнеров по обмену хзаро (см. далее), особенно если сам не умеет делать наконечники[228]. Избавив охотника от обязанностей собственника, такой институт смягчает эгоистическую предвзятость и распределяет ответственность за дележ мяса между остальными членами группы, которые при иных обстоятельствах, возможно, и не принимали бы в нем участия.

Во многих группах охотников-собирателей на дележ мяса влияют и пищевые табу, а в некоторых группах весь процесс распределения управляется сложной системой таких табу. Интересная система табу была обнаружена в начале XX века у охотников-собирателей в пустыне Калахари. Эти табу, в сущности, гарантировали, что крупная добыча будет распределена практически между всеми членами группы. Здесь сам охотник мог съесть только ребра и одну лопатку, а остальная туша была для него табу. Жена охотника получала мясо и жир с задней части туши, которые должна была приготовить при всех и поделиться с женщинами (и только с ними). Молодым мужчинам табу позволяли есть только стенки брюшины, почки и гениталии. Нарушение любого из этих табу, как считалось, приведет к неудачам в дальнейшей охоте. Такие представления создают коллективную заинтересованность в том, чтобы никто в группе не нарушал табу, ведь если из-за нарушения в будущем охота будет неудачной и мне достанется меньше мяса, я, пожалуй, прослежу, чтобы ты вел себя правильно. Таким образом, у каждого в группе есть непосредственный личный интерес следить за нарушителями и наказывать их (по крайней мере, все так считают)[229]. Подобные сложные системы табу были широко распространены и подробно описаны у охотников-собирателей в Южной Америке, Африке и Индонезии[230].

Особенно любопытны табу на некоторые виды дичи и на отдельные части туши для определенных категорий членов племени, поскольку в глазах обучающегося это особенности мироустройства, побуждающие человека действовать в его же интересах: я хочу избежать болезни, а от некоторых частей туши могу заболеть, поэтому мне их лучше не есть. А главное — такие верования побуждают членов общины делиться друг с другом, но так, что никто об этом не подозревает. Однако, поскольку эти запреты не соответствуют действительности и требуют от человека определенных жертв, разумно спросить, почему ни личный опыт, ни правила типа “подражай тому, кто добивается успеха” не привели к исчезновению подобных табу. Против этого действуют три взаимосвязанных психологических фактора.

1. Есть подозрение, что мы, люди, от природы склонны легко приобретать отвращение к мясу, поскольку мертвые животные часто заражены опасными патогенами[231]. Поэтому мы предрасположены к принятию мясных табу, в отличие от другой пищи.

2. Эти табу — социальные нормы, поэтому их нарушение отлеживается и осуждается окружающими. Этот фактор здесь особенно весом, поскольку нарушение табу, как считается, навлекает всяческие несчастья, причем нередко на все племя — например, чревато неудачами на охоте.