Торговцы мечтами - Гарольд Роббинс

а люди смеялись над ним. С той ночи он стал бояться насмешек. Он не хотел, чтобы над ним смеялись, не хотел жалости. Эдж не сомневался, что когда Рокко рядом, все будет в порядке. Саволд предвидел нежелательные ситуации и избегал их. Он, например, менял тему разговора, которая могла бы расстроить Джонни. Он всегда защитит друга от любой неприятности.

Джонни Эдж был рад, что Рокко пообещал остаться.

— Машина внизу, — сообщил Петер Кесслер. — Я только что позвонил Эстер и сказал, что через полчаса мы будем дома. Она волнуется, как невеста.

— Я готов, — спокойно ответил Джонни Эдж.

Они спустились вниз. Перед зданием компании ждал лимузин, шофер держал открытую дверцу.

Петер пропустил первым Джонни. Салон поражал роскошью отделки — стены и потолок были обтянуты велюром. За Эджем в машину забрались Кесслер и Саволд.

— Вот это шик! — восхищенно заметил Джонни, оглядываясь по сторонам. — Новая машина, Петер?

— «Пирс-арроу», — гордо кивнул Кесслер и улыбнулся. — Специально по заказу кузов.

Большая машина плавно и тихо тронулась с места. Вскоре они уже ехали по Пятой авеню. Лимузин остановился перед огромным новым многоэтажным зданием напротив Сентрал Парк.

— Добрый вечер, мистер Кесслер, — поздоровался швейцар, открывая дверцу.

— Добрый, Том, — ответил Петер.

Они подождали, пока Джонни выберется из машины, затем вошли в здание.

Джонни огляделся по сторонам. Он ничего не сказал, но обстановка производила сильное впечатление. Для того, чтобы жить в таком домике, нужно иметь большие бабки. Сейчас все, что он увидел и услышал за день, обрело особую яркость и смысл.

Они поднялись на лифте на одиннадцатый этаж и вышли в такой же роскошный, как вестибюль, коридор.

Петер остановился перед дверью и нажал кнопку звонка.

Сердце Джонни бешено заколотилось, и он автоматически напрягся.

Дверь открыла Эстер. Несколько секунд они неловко молча смотрели друг на друга, затем Эстер бросилась к Эджу и обняла его. Она заплакала.

Джонни напряженно стоял, вцепившись в костыли, потому что боялся упасть. Он смотрел поверх головы Эстер, пока она целовала его лицо. В дверях стояла Дорис. На бледном тонком лице в электрическом свете сверкали темные, широко раскрытые глаза.

Рокко, стоявший за Джонни, видел этот разговор глаз. Волосы девушки свободно спадали на плечи, обрамляя лицо, руки были крепко сжаты, ресницы затеняли глаза. Казалось, что кто-то внезапно выключил свет на ее лице. Она опустила взгляд. Рокко видел, как в углах глаз появляются слезы. Девушка дважды быстро мигнула, стараясь прогнать их.

Каким-то непостижимым путем Дорис Кесслер узнала, что Джонни собирается ей сказать. Как это она узнала, Саволд не мог понять. Они не сказали друг другу ни слова, и тем не менее Дорис все знала. Вся ее фигура сейчас показывала это — неожиданная расслабленность, чуть опущенные плечи.

Все это произошло за какие-то доли секунды, но Рокко не сомневался, что для Дорис и Джонни прошли долгие годы.

Эстер перестала целовать Джонни, сделала шаг назад и, не отпуская его плечи, посмотрела на него.

— О, мой Джонни, — тихо заплакала она. — Что они с тобой сделали?

— Мама, не будь дурой, — хрипло сказал Петер. — Он ведь с нами! Чего нам еще просить?

Ужин прошел в молчании. Они, конечно, говорили, но совсем не о том, что лежало на сердце. За улыбающимися масками скрывались немые слезы.

Рокко заметил, что весь ужин Дорис не сводила глаз с Джонни. Они сидели друг против друга. Когда бы Саволд не поднимал глаза, Дорис Кесслер смотрела на Эджа. Бледный Джонни говорил мало, потому что не знал, что сказать.

С момента их последней встречи Дорис сильно изменилась. Тогда она была просто хорошенькой девушкой, а сейчас превратилась в потрясающую красавицу.

После ужина все направились в гостиную. Дорис и Джонни задержались в столовой и на какое-то время остались одни. Она поставила кофейную чашку, молча встала и подошла к нему. Джонни следил за девушкой взглядом.

Дорис наклонилась и сказала спокойным голосом:

— Джонни, ты меня так и не поцеловал.

Он молча смотрел ей в глаза.

Она медленно прижала свои губы к его губам. На какое-то мгновение между ними вспыхнула искра. Джонни почувствовал, что его тянет к ней, но ему удалось сдержаться. Он откинулся на спинку стула.

Дорис выпрямилась и удивленно посмотрела на него. В ее спокойном голосе слышалась слабая обида:

— Ты изменился, Джонни.

Он посмотрел на нее, затем перевел взгляд на ноги.

— Да, я изменился, — горько согласился Эдж.

— Я не об этом. Ты изменился внутри.

— Возможно, — бесстрастно проговорил он. — Все, что меняет наружность человека, меняет и его самого. Даже когда вырывают зуб, меняешься. Реже улыбаешься.

— Но ты еще иногда улыбаешься, Джонни. Ты еще не стал холодным.

Эдж промолчал.

Секунду Дорис смотрела на Джонни, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Ей стало стыдно, и она попыталась сдержать их. Когда девушка заговорила, ее голос слегка дрожал:

— Помнишь наш последний разговор? Как мы смеялись, смотрели друг на друга и как ты обещал привезти мне подарок?

Закрыв глаза, он вспомнил.

— Да, — ответил Джонни, зная, что причиняет Дорис боль. — Тогда ты была еще ребенком, война казалась очередным приключением, и я пообещал привезти тебе подарок.

Девушка зажмурилась, словно его слова ударили ее.

— Больше для тебя это ничего не значило?

Эдж широко раскрыл глаза и притворно невинно посмотрел на нее.

— А что? Что-то еще, кроме этого?

Дорис повернулась и выбежала из столовой. Дрожащими пальцами Джонни зажег спичку и закурил. Несколько секунд он сидел неподвижно, затем с трудом встал и направился в гостиную.

ЧЕТВЕРГ. 1938

Меня разбудил шорох раздвигаемых штор, и некоторое время я тупо пялился в потолок. Неожиданно вспомнил, что нахожусь в своем доме в Голливуде, но все равно, что-то не так. Я ведь должен находиться в Нью-Йорке. Что же я тогда делаю в Голливуде?

Наконец я окончательно все вспомнил. Наверное, забывчивость вызвал тот сон, в котором я бегу по несуществующей улице к девушке. Я часто вижу этот сон за последние двадцать лет, и он всегда заканчивается одинаково. Я падаю и надо мной все смеются.

Но сегодня утром надо мной смеялись, наверное, не только во сне. Я сам впустил Фарбера. Я сам. И это после того, что произошло. Я позволил Фарберу вставить ногу в дверь, а теперь придется как-то выталкивать его, чтобы ее захлопнуть. Однажды мне удался подобный фокус, но сейчас я сильно сомневался, смогу ли проделать его во второй раз. Сейчас я сам допустил ошибку.

— Доброе утро, мистер Джонни, — раздался голос Кристофера.