Плохие мужчины - Джули Мэй Коэн

крокодиловой кожи на шпильках заставляют ноги выглядеть невозможно длинными.

Пожалуй, на подготовку к свиданию я потратила в десять раз больше денег и времени, чем любой мужчина, а ведь все это – вполне рутинные процедуры. И все равно сердце начинает учащенно биться, ведь мой кавалер принял душ и воспользовался щеткой для одежды. Эх, говорят ведь, что женщина – сама себе злейший враг.

– Вы тоже смотритесь великолепно, – отвечаю я.

Если уж мужчина сподобился на такие усилия – ему обязательно нужна похвала. Нет, врать не буду: Джон и вправду сегодня красавец. Темно-серый костюм прекрасно оттеняет его зеленые глаза, а покрой подчеркивает стройную мускулистую (несмотря на отсутствие физической работы) фигуру.

– Не знаю, требуется ли здесь галстук? – сомневается он. – На всякий случай прихватил с собой, хотя чувствую себя в нем неуверенно.

Ворот его рубашки расстегнут, демонстрируя шею – так и тянет ее поцеловать. Когда я последний раз занималась сексом? Сто лет прошло… Может, ну его к черту, этот ужин, двинем прямо ко мне и поднимемся в спальню? Ни одной микроскопической улики после шалости с Рупертом я не оставила, убралась тщательно.

– Обойдемся без галстука, – решаю я, и мы обмениваемся дружеским поцелуем.

Пахнет от него хорошо – пусть и не дорогим парфюмом, а туалетным мылом и лосьоном после бритья.

– Костюм помогла выбрать Эди, – рассказывает Джон, придерживая для меня дверь ресторана. – Просила передать благодарность за то, что вы заставили меня соответствовать образу успешного автора, а не парня, ведущего подкаст с пыльного чердака.

– Обожаю вашего агента.

– Она женщина решительная и безжалостная.

– К вам она точно благоволит, – подмигиваю я, и Джон улыбается.

Сердце вновь пропускает удар. Хорошо, что я сегодня надела изящное нижнее белье.

По пути к столику Джон кладет руку мне на спину. Выдвигает для меня стул.

– Веду себя правильно? – спрашивает он. – Может, я старомоден и теперь придерживать дверь и помогать усесться не принято? Не слишком усердствую? Я ведь знаю: вы феминистка.

– Какого бы ты ни был пола, всегда хочется, чтобы к тебе относились внимательно и любезно. Только тупые писаки из интернета, встревающие в любой диалог, низводят феминизм до ерунды. Ни дна им ни покрышки!

– Ага, понял.

Официант спрашивает, какие напитки мы закажем. Я выбираю односолодовый виски со льдом и подмигиваю Джону:

– Как в старые добрые времена.

– Ну, это вам не бумажные стаканчики в поезде, – замечает он, заказав то же самое и разглядывая солидное неброское убранство зала, растения в горшках и сверкающие столовые приборы.

– Компания – вот что имеет значение, – возражаю я.

Приносят наши напитки, и мы молча приподнимаем бокалы. Джон делает глоток, смакует букет и нарушает тишину:

– Говорил, что постараюсь быть с вами предельно честным, поэтому скажу сразу: сегодня мне поступил звонок с угрозами.

– На этот раз позвонили? Те же люди?

– Не знаю. Голос был пропущен через компьютер. Сказали, что следят за мной. Возможно, мы подобрались к чему-то важному в нашем расследовании.

Наклоняюсь над столом; во-первых, мне интересно, во-вторых – открывается отличный вид на декольте.

– А я так поняла, что предыдущие угрозы имели отношение к подкасту?

– Сегодня этот человек на частностях не останавливался. И, если за мной следят… Звонок поступил после беседы с Триной – барменшей из «Магии». По-моему, она здорово занервничала, когда я задал вопрос по поводу поджогов прежних клубов Фандуччи.

– Значит, вы продолжили расследование без меня?

– Да. Хотел было вас привлечь, потом решил, что Трина будет гораздо меньше волноваться при разговоре один на один. К тому же я пригласил вас на свидание и не хотел его испортить.

Его честность подкупает.

– Так и быть, не буду сильно обижаться. Считаете, что вас преследует команда поджигателей, а не ваша личная Энни Уилкс?[23]

– Возможно, тут и то, и другое. Впрочем, непонятно, зачем за мной следить. Помимо расспросов о Фандуччи, я последнее время ничем таким не занимался. Кстати, не подумать ли вам о временном переезде к сестре? Это уже не троллинг в инстаграме. Следят и за Эми, и за мной. Значит, знают, где вы живете. Оставаться в доме, на мой взгляд, рискованно.

Ах, Джон, наивное дитя…

– Ничего страшного. У меня все под контролем.

– Мы ведь не знаем, кто эти люди. Не исключено, что они убили и расчленили такого здоровяка, как Фандуччи. И поджог дома Эди может быть их рук делом.

– Могу на время съехать к Сюзи, если вас это успокоит. Все равно она сейчас на Гоа. Но только не сегодня.

– Почему?

– А вы как думаете? – возмущаюсь я непонятливостью Джона, и его щеки розовеют.

– Но… вы можете подвергнуться опасности.

– Ваша задача – сделать так, чтобы я об этом не пожалела.

– Сэффи, я серьезно. Вы никогда не сталкивались с убийцами. Если…

Перегибаюсь через стол и кладу руку ему на кисть.

– Джон, если человек, который вам угрожает, проникнет в мой дом, я его убью.

– Здорово, что вы настолько уверены в себе. Однако…

Подходит официант с блокнотиком, а мы даже не удосужились открыть меню. Слава Богу, Джон на какое-то время отвлекается, и я погружаюсь в свои мысли. Наконец делаем заказ. Пока несут вино, интересуюсь:

– Могли бы вы убить человека?

– Я ведь подозреваемый в убийстве. Почему бы не сформулировать вопрос иначе: «Приходилось ли вам убивать?»

– Я знаю, что вы не убивали Фандуччи. Спрашиваю теоретически. Наверняка вы об этом задумывались, учитывая специфику вашей работы.

– Я видел, как сказывается убийство на родственниках жертвы, – допив виски, отвечает Джон. – Убить – значит подвергнуть их жуткому испытанию. Боюсь, это не для меня.

– А если человек заслуживает смерти? Заслуживает без преувеличения?

– В подобных случаях следует обращаться к правосудию. Оно работает не так быстро, но я сторонник цивилизованных методов.

Цивилизованных, нецивилизованных… Никто лучше меня не знает, что все это – одна видимость.

– Допустим, кто-то пытается убить вас…

– Самооборона – совсем другое.

– Значит, самообороной можно оправдать убийство? Что скажете по поводу самозащиты от общественных сил, которые настроены вас погубить? Справедливо ли разделаться с диктатором или правителем, замешанным в геноциде?

– Это уже не самозащита, а убийство.

Похоже, Джон наслаждается спором, и я развиваю тему:

– Вы говорили, что Сирил убивал из-за одиночества. Якобы извращенные моральные принципы заставляли его верить, что в основе совершенных им преступлений лежит любовь. Вы готовы его понять, посочувствовать?

– Вы ведете к тому, способен ли я убить бывшую жену? Сами ведь знаете – это исключено.

– Я ни к чему не веду, просто поддерживаю беседу.

– Уж слишком сомнительное она приобрела направление.

– Ну,