Tertium Organum: ключ к загадкам мира, изд. 2-е - Петр Демьянович Успенский

нам говорят наши наблюдения и опыт, может действовать только через мозг. Мозг есть та необходимая призма, проходя через которую сознание является нам как интеллект. Или, говоря немного иначе, мозг есть зеркало, отражающее сознание в нашем трёхмерном разрезе мира. Последнее значит, что в нашем трёхмерном разрезе мира действует не всё сознание (истинных размеров которого мы не знаем), а только его отражение от мозга. Ясно, что если разбивается зеркало, то должно разбиться отражение; или если испортится зеркало, то оно будет давать неправильное отражение. Но нет никакого основания думать, что когда разбивается зеркало, разбивается сам отражающийся предмет, то есть в данном случае сознание.

Сознание не может пострадать от расстройства мозга, но проявление его может очень пострадать и даже совсем исчезнуть из поля нашего наблюдения. Поэтому понятно, что расстройство в деятельности мозга влечёт за собой ослабление или искажение, или даже полное исчезновение способностей сознания, проявляющихся в нашей сфере.

Идея сравнения трёхмерного и четырёхмерного тела даёт нам возможность утверждать, что через мозг идёт не вся деятельность сознания, а только его часть. Мозг явно трёхмерное тело, то есть нереальное. Сознание — нечто, не имеющее измерений, или многомерное, во всяком случае реальное. Не может же реальное исчезать с уничтожением нереального.

«Психическое существо каждого человека, — говорит Майерс ("Essay on the Subliminal Consciousness"[18]), — более экстенсивно, чем это человеку кажется. Оно является индивидуальностью, которая не может всецело выявить себя в телесных проявлениях. Человеческое "Я" проявляется через организм, но известная часть "Я" всегда остаётся не выявленной».

* * *

«Позитивист» останется неудовлетворённым. Он скажет: докажите мне, что сознание может действовать без мозга, тогда я поверю.

Я отвечу ему вопросом: что в данном случае будет доказательством?

Доказательств нет и быть не может. Существование сознания без мозга, если оно возможно — это для нас метафизический факт, который не может быть доказан как физический.

И если мой оппонент будет рассуждать искренно, он убедится, что доказательств быть не может. Потому что у него самого нет средств убедиться в существовании сознания, действующего не через мозг. В самом деле, предположим, что сознание умершего человека (то есть человека, мозг которого перестал работать) продолжает функционировать. Как мы можем убедиться в этом? Никак. У нас есть средства сообщения (речь, письменность) с сознаниями, находящимися в одинаковых условиях с нами, то есть действующими через мозг — о существовании этих же сознаний мы можем заключать по аналогии с собой. Но о существовании других сознаний, есть они или нет — безразлично, мы никакими средствами убедиться не можем.

Вот это последнее и даёт ключ к пониманию истинного отношения сознания к мозгу. Наше сознание, являющееся отражением сознания от мозга, может замечать как сознания только подобные себе отражения. Раньше мы установили, что о других сознаниях, кроме своего собственного, мы можем заключать на основании обмена мыслей с ними и на основании аналогии с самим собой. Теперь мы можем прибавить, что вследствие этого мы можем знать только о существовании сознаний, подобных нашему, и никаких других сознаний, есть они или нет, мы знать не можем, пока не станем на их плоскость.

Если мы когда-нибудь осознаем своё сознание не только отражённым от мозга, а в более широком виде, то одновременно с этим мы получим возможность найти аналогичные себе сознания, не отражённые от мозга, если таковые существуют в природе.

Но существуют такие сознания или нет? Что на этот счёт может сказать нам наше сознание, такое, как оно есть теперь?

Наблюдая мир со стороны, мы видим в нём действия, происходящие от разумных, сознательных причин — такова работа человека; и видим действия, происходящие от бессознательных, слепых сил природы: движение волн, прилив и отлив, течение рек и пр., и пр.

В этом делении наблюдаемых нами действий на разумные и неразумные чувствуется нечто наивное, даже с позитивной точки зрения. Если мы чему-нибудь выучились, изучая природу, если нам хоть что-нибудь дал позитивный метод, то это — уверенность в необходимом однообразии явлений. Мы знаем, и это знаем твёрдо, что одинаковые в своём корне вещи не могут происходить от различных причин. И наша позитивная философия знает это. Поэтому она тоже считает наивным указанное деление, и, сознавая невозможность такого дуализма, что часть наблюдаемых явлений происходит от разумных и сознательных причин, а часть от неразумных и бессознательных, она стремится объяснить всё как происходящее от причин неразумных и бессознательных.

Позитивная философия говорит, что кажущаяся разумность человеческих действий — это жалкая иллюзия и самоутешение. Человек — игрушка в руках стихийных сил. Он только передаточная станция сил. Всё, что, ему кажется, делает он, на самом деле за него делают внешние силы, входящие в него с воздухом, с пищей, с солнечным светом. Ни одного действия человек не совершает сам по себе. Он только призма, в которой известным образом преломляется линия действия. Но, как луч света не идёт из призмы, так действие не идёт из разума человека.

В подтверждение этого приводится знаменитый «теоретический опыт» немецких психофизиологов. Последние говорили, что если бы было возможно с момента рождения лишить человека всех внешних впечатлений: света, звука, прикосновений, тепла, холода и пр., и в то же время сохранить его живым, то такой человек не был бы способен ни на одно самое ничтожное действие.

Из этого выходит, что человек — автомат, подобный тому автоматону, над которым работал американский физик Тесла, и который должен был, повинуясь электрическим токам и волнам, идущим с большого расстояния без проводов, исполнять целые ряды сложных движений.

Выходит так, что все действия человека зависят от внешних толчков. Для самого маленького рефлекса нужно внешнее раздражение. Для более сложного действия нужен целый ряд предшествующих сложных раздражений. Иногда между раздражениями и действиями проходит много времени, и человек не чувствует связи между ними. Поэтому он и считает свои действия произвольными, хотя на самом деле произвольных действий нет. Человек не может сам ничего сделать, так же, как камень по своему желанию не может прыгнуть вверх. Нужно, чтобы его что-нибудь подбросило. Человеку нужно, чтобы его что-нибудь толкнуло. И тогда он разовьёт ровно столько силы, сколько в него вложил толчок (и предшествовавшие толчки), и ни капельки больше. Так учит позитивизм.

С логической стороны такая теория правильнее, чем теория двух родов действия — разумного и неразумного. Она, по крайней мере, устанавливает принцип необходимого однообразия. В самом деле, нельзя же предположить, что в большой машине некоторые части движутся по собственному желанию и разумению. Что-нибудь одно: